– Я, Пал Ефимыч, пятнадцать лет работаю конюхом. Понимаешь: пятнадцать! – Он поднимал палец вверх, вздергивал волосатые брови, наклонял голову, будто удивившись, и сердито продолжал: – Были председатели за это время разные, но такого. Ты ж понимаешь, Пал Ефимыч, какое дело: конопли на путы не могут приобресть – из осоки вью путы. А? Свил нонче, а через три дня оно порвалось. Я этих пут повил тыщи – счету нет. И просил, и говорил, и на заседании объявлял им прямо: «Что ж вы, говорю, так и так, не понимаете, что в ночном без пута – не лошадь, а обыкновенная скотина. Я ж говорю, все посевы могут потоптать». Где там! Не берут во внимание.
– Не берут? Ай-яй-яй! – поддерживал Павел Ефимыч.
– А вот если я, – горячился Макар Петрович, – напишу в центр: так и так, мол, из осоки заставляют путы вить, не могут гектара конопли посеять. Знаешь, что ему будет?
– Кому?
– Да председателю.
– А что ему будет, Макар Петрович? Он мужик не плохой.
– Осоковым путом да вдоль…
– Эге, Макар Петрович! Мы с тобой уговор имеем – при выпивке о политике ни-ни! А ты – в центр. Об этом надо в трезвости.
– И то правда, – успокаивался Макар Петрович.
Одним словом, в праздничные дни никаких разногласий у них не было. Даже если и возникал какой-нибудь спор (чаще со стороны Макара Петровича), то прекращался он как-то неожиданно.
– Ну об чем речь, Макар Петрович? – скажет Павел Ефимыч. – Да разве ж нам в такой праздник перечить друг другу? А?
Тогда Макар Петрович вдруг встряхивал головой, закрывал глаза и затягивал сразу на высокой ноте:
– Шу-умел ка-амы-ыш, де… (тут он делал короткую паузу и набирал полные легкие воздуха)… ре-е-евья гну-у-улись!
А Павел Ефимыч склонял голову набок и подхватывал:
– …де-е-еревья гн-ну-улись…
Люди услышат такое и говорят промежду собою: «Вот, дескать, по-соседски живут. Добрые соседи – Макар Горчица и Пашка Помидор. Добрые!»
Но как ни говорите, а это все одна сторона жизни. А вообще-то во многом у них с Павлом Ефимычем разница. И большая разница: и по характеру, и по хозяйству. И к председателю колхоза относятся по-разному, что, как мы уже заметили, проскальзывает даже при выпивке, несмотря на обоюдный уговор.
И лицом они разные.
Макар Петрович усов не носит. Нос у него длинный, глаза чистые, светлые, прямодушные, а брови волосатые. Так что если вы его встретите первый раз, то из-за своих бровей он покажется суровым; а взгляните ему в глаза получше – и вы сразу скажете: «Чистая душа – человек». И по обувке его можно приметить: на нем всегда сапоги сорок пятого номера, потому что ни в валенках, ни в ботинках в конюшне или в ночном работать не будешь. Росту он высокого, чуть сутуловатый и весь какой-то костистый, сразу видно, что кость у него прочная, выносливая; на такую кость черт знает что можно навалить – выдержит. Нет, если разобраться до тонкости, то, ей-богу же, ничуть не зазорно, что Макар Петрович два дня в году пьет по-настоящему за все свои остальные трудовые дни.