Сладкая боль - страница 2

Шрифт
Интервал


Конечно, это не произошло в одночасье – холод проникал в наши сердца коварно, змейкой проскальзывая в незаметную щель, откладывая там свои ядовитые яйца и постепенно отравляя наши чувства. И вот, в конце концов дошло до того, что мы разлюбили друг друга. Если раньше мы хоть уважали друг друга, теперь каждого из нас раздражала любая мелочь – не так сделанный шаг, слово, взгляд, да всё. И не знаю, кто был виноват в этом, жена или я – не берусь судить. Может быть, в чём-то и я был виноват. Но, если б жена не загордилась, не стала бы рассуждать о жизни только со своей колокольни, а продолжала думать и обо мне, и не упрямилась, наверное, нам удалось бы избежать этой трещины, которая развела нас в разные стороны. В общем, как бы ни было, взаимопонимание было утеряно.

Мадина (моя жена) была моей первой любовью, так что я и мысли не допускал о том, что в мои чувства к ней когда-нибудь проникнет холод. Но жизнь диктует по-своему. И всё же эта первая любовь научила меня многому. Это только в книгах да в кино показывают нам идеальных людей, а в жизни всё не так. Да, друзья мои, жизнь учит нас всему, так что идеала в Ирине я не искал. Это уже была зрелая любовь мужчины к женщине, любовь, без которой трудно, а может и невозможно жить, если она стала частью твоей души. А искра этой новой любви зажглась с того дня, как Ирина оказалась на практике в нашей школе, которую она и сама заканчивала шесть лет тому назад.

Раньше я её и не замечал, ибо «раньше» она была ученицей, ребёнком. Ну а теперь всё было иначе – она была взрослый человек, женщина. Конечно, она была чужая жена, и у неё был сын, а я был здесь лишним. Да и я был женат, и у меня было двое взрослых детей, которым не сегодня, так завтра надо играть свадьбу. Разумеется, я всё прекрасно понимал и противился, как мог, но… Но это чувство к Ирине росло во мне, независимо от меня. А всем сознанием и разумом, как только мог, я отгонял от себя греховные мысли. Я старался и твердил себе это! Хотя, если честно признаться, в последнее время я только ими жил и наслаждался. Вот такой парадокс.

Я ругал себя, стыдил и взывал к совести! «Что же это вы, Рамазан Алиевич?.. Педагог! Учитель литературы! Как же это вы позволили себе влюбиться в свою же ученицу?!» «Бывшая… – вторил мне другой голос. – Сегодня-завтра она уже сама начнёт преподавать…» Голос страсти и любви брал верх, а все мои угрызения, как ни странно, наоборот, захлёстывали мою грудь новой, ещё более мощной волной страсти, бороться против которой было всё трудней и труднее. Конечно, я всячески старался не выдавать себя и как мог скрывал свои чувства. Разве только глаза могли выдать меня, но в наш век мало кто смотрит в глаза. Так что о моей любви никто не знал, а может и не догадывался – даже Ирина. Она дружила с дочерью моей Альбиной, которая училась на экономическом факультете – пошла по стопам матери.