ругаться. Вылез из штабеля, пробежал шагов тридцать и ……вдруг сзади раздался страшной силы взрыв! Оборачиваюсь на ходу и вижу – вверх летят шпалы, фрагменты тел всех четырех ребят! Моего брата не стало!!!
Сердце сжалось, тоска навалилась, я упал и долго не мог встать – ноги не держали. Сильный стресс! Прибежали люди, сторож отправил меня сказать маме о случившемся. Когда я это ей сказал, она онемела, и целый месяц не могла говорить. Лежала и молчала. Заболела Роза ‑ распухли лимфатические железы на шее и года три она так и ходила. Прошли они только в Москве.
Похоронили их всех в одном гробу. В течение длительного времени у меня было сильное чувство тоски по брату.
Это был первый эпизод моего спасения от смерти.
В школу, в эвакуации, это 4-ый, 5-ый, и половина 6-го класса, я ходил без энтузиазма, и учеба мне стала даваться с трудом. Сказывалось отсутствие достаточного питания и, после гибели Толи, постоянно довлеющее чувство тоски по брату. Основой питания в Ново-Сергеевке была тыква. С тех пор, вот уже 65 лет, тыкву я не ем.
А в ноябре 42-го года я заболел брюшным тифом. Внезапно, на уроке русского языка я почувствовал, что мне надо срочно бежать в туалет! Поднимаю руку, прошусь выйти и получаю отказ. Через пару минут еще раз поднимаю, и опять отказ, но уже в грубой форме. И…..я не смог сдержаться. Полные штаны. Когда запах дошел до учительницы, она крикнула, чтобы я «вышел вон». Как я добрался до дома ‑ не помню. Хозяйка померила температуру‑39! К ночи я потерял сознание и очнулся в больнице. Пролежал там одиннадцать дней, а потом дома еще недели три не успокаивался желудок.
С начала 43-го года открыли въезд в Москву по вызовам от организаций. Мама написала на завод, и в середине декабря 43-го года прислали разрешение на въезд. Билеты достать было невозможно. Подошел поезд. Мама как-то уговорила проводницу, она нас впустила и заперла в задний тамбур. Дверь в соседний вагон она тоже заперла. Ехали мы более суток, и запомнилось мне это потому, что все это время мне очень надо было по малой нужде, но куда? Мама приказала терпеть, и я терпел до самой Москвы. В дальнейшем мне это ужасное воздержание организм припомнил.
Москва, родное Очаково! Мои друзья! И не утихающая тоска по Толику.
Дали нам большую комнату в рабочем бараке, метров тридцать.