Меня арестовали у подъезда,
Когда я завершала переезд:
Коробки книжные, 24 места,
Затормозили зоркий ППС.
Квартира съемная, сибирская прописка,
Нет регистрации. Хозяйка вмиг – в отказ.
Татарин-участковый, сын Иблиса,
Нарисовался в сумерках «на раз».
Он пишет «данные» мои для протокола;
Хозяйка мечется: «Коробки – не вносить».
Я – с непокрытой головой, и голо
Нисходит снег, как протокол, насильн.
Крупа московская, ноябрьский синий вечер,
Машины дверца, как подъезда дверь,
Закрыта с клацаньем. О, я была невежда
В краю змееопутанных невежд!
Меж двух домов, со всем своим носильным,
Вися канатоходцем над Москвой,
Я прозреваю невесомый иней
Как частный случай дьявольских оков.
«Когда приехали? Зачем? Без документов?»
Он паспорт держит. Сумрачно глядит.
На дальних подступах,
среди сплошных умертвий
За этот час мой грешный дед убит.
В таком же холоде, в пустых снегах Донщины, —
Все для того, чтоб в некий звездный час
Рацеи мне с погонами мужчина
Читал о пребыванье в москвичах.
Чтоб в небо синее, известное, не глядя,
Я то же, что и он, могла понять:
Что здесь лежит, кольцом, столица ада,
Великих жертв хозяин, Пустосвят.