Кто-то очень большой, заслонивший безжалостный свет, осторожно дышал на нее чистым и теплым дыханием.
– Спасена, – поняла ворона и позволила себе расслабиться и обмякнуть, теряя сознание.
А нашла ее большая собака по имени Варя. По случаю воскресенья ее повели гулять не во двор, а на бульвар.
– Фу, – сказал хозяин, – брось, Варя. Дохлая птица.
Варя не отходила, показывая глазами на страдалицу: «Надо помочь».
– Ну, дохлая же, ну смотри, – доказывал свое главный человек Вариной жизни.
Варя не двигалась.
Тут и хозяйка подошла. Она Варю сильно жалела: пару дней назад забрали у собаки последнего ребенка, девочку, писаную красавицу. Может, рановато. Побыли бы подольше вместе, надоели бы друг дружке, стали бы цапаться по пустякам, тогда разлука в облегчение. А тут… Варя есть перестала. Куксится. Гуляет понуро. Дома ляжет и смотрит неотрывно. Нечем ее отвлечь.
Варя тихо заскулила, как над щенком.
– Дохлятину какую-то нашла, не оторвешь, – пояснил хозяин, закуривший сигарету, чтобы пережидать Варин каприз было не так скучно.
– Почему сразу «дохлятину»? Может, живая? А, Варя?
Варя впервые за то время, что ее лишили детей, прямо взглянула на хозяйку.
– Варя говорит – живая.
Женщина присела и услышала, как из обморочной груди вороны раздается бессознательный храп.
– Живая! – подтвердила она. – Дышит, слышно как.
– И чего теперь?
– Ну, домой отнесем, посмотрим…
– Да она по-любому не жилец на этом свете. Глянь, как лежит. Дома отдаст концы, девчонки месяц реветь будут. Пойдем, ну…
Варя стояла как вкопанная.
– Вот как мы ее понесем, она ж вся переломанная? – спросил у Вари хозяин.
– На картонке. На жестком надо, – обрадовалась его жена. – Чтоб не повредить ничего.
Пока они искали картонку, Варя напряженно караулила свою находку. Она вновь обрела душевное равновесие и силу. Ей было кого жалеть, маленького и слабого.
Неусыпно оберегаемая Варей ворона пришла в себя на кухонном столе большого человечьего жилища. За свою жизнь кухонь она этих нагляделась – не сосчитать. Снаружи. С уличных подоконников. Тянуло посмотреть из любопытства. А сейчас внутри – и все равно.
Какой-то человек, пахнущий аптекой и звериными муками, говорил что-то ласковое, как те, давние знакомцы, укрепляя попутно на ее ноге твердый, неизвестного назначения предмет.
Крыло уже было зафиксировано неподвижно и не пугало своей отчужденностью от остального тела.