Грузный мужчина в обкомовской шляпе побагровел, ухватил одессита за пуговицу и зашикал на него:
– Ну чего ты из себя корчишь?! У людей горе, а ты тут зубоскалишь, псина неумытая. Тут приличного человека хоронят, не тебе чета! И вообще, кто ты такой?! Пшёл вон отсюда!
Живущему на грани миров Красавчику часто давали понять, что, несмотря на военные заслуги и серьёзный авторитет в криминальном мире, тем не менее он чужой и там, и там. Лёню это чрезвычайно задевало, но он старался держать фасон. Вот и теперь, саркастически улыбнувшись (а сарказм, как известно, защитная реакция уязвлённого самолюбия), одессит невозмутимо пожал плечами и переспросил:
– Кто я такой? Так я же в натуре абортмахер! То бишь цирюльник, подрабатывающий подпольными абортами. Парикмахер – абортмахер! Какая разница! Люди делают одну работу, просто у одного ножницы длиннее.
Борис вовремя вклинился в ужесточавшийся разговор, который обещал закончиться мордобоем и вызовом милиции. Ведь его приятель был настоящий порох и вспыхивал от любой искры.
– Что за несправедливость, командир! – кипел Лёня, которого Нефёдов буквально оттащил от «наехавшего» на него номенклатурного деятеля. – Воевали, не экономя себя про неприкосновенный запас, а теперь любой лаковый штиблет делает тебе лимонную морду! С его-то гнойным голосом этому инициативному малахольному только арию «занято» верхом на сортире исполнять. А этот Паганини местного разлива меня (!), красу и гордость Одессы-мамы, лезет строить! – При этих словах Нефёдов не смог сдержать улыбки. А Лёня всё продолжал негодовать: – Нет, напрасно, батя, ты вмешался! Раз он рискнул меня задеть, то в первом действии пьесы этот деятель имел бы у меня счастье что послушать ушами про свою родню и себя любимого. А в антракте я бы этой харе протокольной по шляпе так шваркнул, что он и мявкнуть не успел бы, как в соседнюю свежевырытую могилку лёг бы навеки. Был бы этому номенклатурному писателю с печатями в портфельчике досрочный аллес капут с деревянным макинтошем[3] и музыкой в придачу. Только он бы её не услышал.
Идущий с похорон народ опасливо обходил подозрительного субъекта, потрясающего кулаками и бросающего мстительные взгляды по сторонам.
– Даже на похороны не позвали, гады! Случайно сегодня утром узнал, что Васька умер и его будут хоронить, – возмущался Красавчик.