— Только с престарелым, а за «стручка» извиниться не хочешь? — прибью ее сейчас, малявку вредную.
— Ну так я не проверяла, — выдает она серьезно, поднявшись со своего места, и начинает визжать, когда, резко подскочив со своего стула, я начинаю надвигаться на нее.
— Спокойно, пап, — пятясь, успокаивает меня дочь, продолжая при этом ржать в голос, - папа, держи себя в руках, - произносит сквозь смех.
— Я тебе сейчас по заднице надаю, — рявкаю я, — мелочь пузатая, — хватаю ее за руку и осторожно, чтобы не навредить пузожителю, тяну на себя, обнимаю за шею и хорошенько ерошу волосы на макушке.
— Да прекрати, — задыхаясь от смеха, выдыхает Санька и хватается за живот, — а то рожу раньше времени.
— Засранка ты, Сань, вырастил на свою голову, — улыбаюсь и целую ее в макушку.
Зараза мелкая, но люблю я ее больше жизни, и тот факт, что она мне неродная, не играет никакой роли. Малышкой была совсем, когда я ее к себе забрал и пусть растил я ее не в тех условиях, в которых должны расти девочки, но все же воспитал из нее сильную личность.
Демину в качестве ее мужа я поначалу не обрадовался, но Санька сама сделала свой выбор, да и постоять она за себя в состоянии, мне скорее за нервные клетки ее мужа стоит переживать.
— Можно я у тебя останусь, пока Дима не вернется? — настороженно спрашивает она.
— Оставайся, — киваю, выпуская ее из объятий, — обломщица, блин.
— Ой, велика потеря — одно утро без секса, — закатывает глаза и возвращается за стол.
— Заноза ты в заднице!
Авдеев
Два месяца спустя
—Давай, папаша, за тебя! — киваю зятю и опрокидываю бокал. Санька два дня назад пацана родила, крупного, три шестьсот. Материла мужа так, что все родильное ее слышало, а этот только лыбу давил. Как курица-наседка вокруг жены хлопотал, так достал ее, что, не выдержав, та послала его по одному известному адресу, и меня вместе с ним, чтобы не потерялся.
— Я то, чего, Сашке спасибо, — отмахивается Демин, — я когда Макса на руки взял, понял — вот оно счастье, — произносит он с дебильно-счастливым выражением лица.
Со стороны доносится смешок, а потом и вовсе откровенный ржач Грома.
— В последний раз я тебя таким видел, когда ты Шему мою на руках носил, — продолжая ржать, говорит Гром.
— А ты не завидуй, кошара до сих пор меня больше, чем тебя любит.
— Еще бы, она ж с тобой жрала бесконечно.