«Чтооо Вааам Нуужнооо?» – ещё раз, но более ожесточённо протянула она.
И сквозь хлынувший поток слёз не подчиняющихся сознанию, я тихо беззащитно и робко, как мог бы сказать тридцать с лишним лет назад тогда в детском интернате в ежесекундном ожидании, прошептал:
«Здравствуй, мама…»
Бабка обомлела. Девчонка, молча, смотрела, как у взрослого рослого мужика текут слёзы, и ничего не понимала.
«Здравствуй, мама» – уже более твёрдо, строго и с долей агрессии вымолвил я.
Бабка безмолвно смотрела в мои глаза, она всматривалась как бы в каждый атом структуры моих глаз, и лишь когда из её высушенных глаз потекли слёзы, она, склонив голову уже совсем тихо, и хрупко произнесла:
«Жив мой Виталик», и стянула платок с головы, приложив свои старческие руки к глазам.
***
Бабка велела девчонки идти к себе домой, а меня позвала в дом. Я взял ведро с водой и занёс в избу.
Я не знал как себя вести. Скорей обнять её и прижать к груди, как я это видел в своём воображении, пронизывая все эти годы, или же впечатать её в стену за то, что изуродовала моё детство и, по сути, всю жизнь. Ведь за все эти годы у меня не появилось ни одного друга, который бы был из полной добропорядочной семьи, ни одной подруги из светского общества. Я всю жизнь общался с такими же забытыми и брошенными в той или иной степени людьми. Я был никем, и вырос никем. Служащий на вахте городского аэропорта – это не то будущее, о котором я мечтал. Что я видел на свете? Чего я достиг? Да у меня на роже написано было всю жизнь – «Забытый Богом неудачник». Так что теперь мне делать?
Мать тоже не знала как себя вести. Я видел, что она читает каждую мою мысль, она то и дело взглядывала в мои глаза, и тут же опускала взгляд в пол. Она села на диван, предложила мне сесть рядом, но я сел напротив неё на пол. По комнате разлилась молчаливая тоскливая секундная нота, которая показалась вечностью.
«Ну, рассказывай» – тихим, но твёрдым голосом обратился к матери я.
Мать молчала. Она не смотрела на меня, сидела не шевелясь, и не знала, куда бы провалиться, от этой тяжелейшей ситуации. Сквозь слёзы и судорожное потряхивание всего организма она только и повторяла дрожащим голосом – «Виталик….. мой Виталик… мой сынок… мой… живой».
Смешанные чувства полыхали во мне. И вроде бы подойти, успокоить, но не слушаются руки и ноги. Сижу на полу, смотрю, слушаю.