(таких текстов выделялось из текста Библии несколько, всего около двух десятков). Это гимны не просто хвалебные, они – ликующие, рожденные из благодарной души, из торжествующего и поющего сердца, для которого мир теперь одухотворен, осмыслен и обожен. Мироощущение первых христиан, ликование, звучащее в обновленном Воскресением Христовом мире, мы можем почувствовать в этих древних песнопениях.
Наряду с гимнографией – поэзией церковной – громадное влияние и значение для раннехристианской Церкви имеет проповедь.В жизни христианской общины первостепенна проповедь о Христе, и одним из важнейших событий является встреча с проповедником, с учителем — апостолом или спутником апостола, пресвитером или епископом, поставленным апостолом. Место проповеди было гораздо более значительным, чем в привычном для нас сегодня богослужении, хотя нельзя сказать, что современный мир менее в этой проповеди нуждается.
Итак, круг вопросов горячей, острой эпохи гонения очень разнообразный, очень интересный, но богослужебные вопросы здесь не на первом месте. Уже есть сокровище церковной мысли, церковного творчества, но еще нет Устава, за который надо бороться, который надо изучать или в который надо вникать.
Но все-таки период испытания огнем и мечом заканчивается: после провозглашения Миланского эдикта 313 года Церковь получает свободу – начинается новое испытание. Это испытание свободой. И «объятиями» Империи.
Надо сказать, что каждый из названных этапов знаком на личном опыте любому христианину. Человек, крестившийся во взрослом возрасте, переживает «харизматический» период, когда еще не ощущается нехватка каких-то точных знаний, когда все дается радостно и легко, – душа захлестывается действием благодати. Затем следует время испытаний, которые могут быть как внешними – гонениями от близких или от чужих, так и внутренними – периодом сомнений, неудач и падений. И наконец, искус свободой и внешним спокойствием тоже знаком и человеку конкретному в его жизни, и Вселенской Церкви в ее истории. Чем интересны и важны такие аналогии? Тем, что, оказывается, ни один вопрос церковной истории – и, в частности, истории богослужения – не остается для нас каким-то внешним знанием: мы можем пережить его, прочувствовать как имеющий отношение лично к каждому из нас