– Слышь, бандерлог, машина нас здесь ожидала? – обратился я к успевшему погрустнеть пленному.
– Откуда я знаю, куда ты меня привез, – злобно фыркнул бандеровец.
– Зря ты не хочешь помочь, зачтется ведь.
– Да знаю я вас, как вы хорошее помните, к стенке все равно поставят.
– Так я и говорю, зачтется, на том свете, конечно! – Пленный закусил губу. – Стенку, мил человек, еще заслужить надо. И про какое добро, сделанное тобой, ты сейчас поминал?
– Я не буду ничего говорить, хрен чего вы из меня вытрясете…
– Ой ли? Парень, ты ведь еще не в плену, это там будут простые костоломы, кстати, бывает, что они и не могут расколоть. Ты же сейчас со мной, а я очень люблю слушать, что говорят пленные. Не поверишь, в Сталинграде даже немец вдруг на почти понятном русском языке заговорил, лишь бы его от меня убрали, хочешь, покажу, что я ему сделал? – Бандеровец хоть и крепился, но было видно, реально боится.
– Я все равно ничего не скажу, хоть убивай! – попытался он в последний раз показать себя сильным человеком.
– Знаешь, по многочисленным наблюдениям, такие здоровяки, как ты, плачут и причитают гораздо громче, чем маленькие и хлипкие. А убивать тебя мне не нужно, мертвые не говорят.
Разговаривая, я остановил машину и вышел из кабины. Подойдя к дверце пленного, я открыл дверь и качнул головой.
– Вылезай, поболтаем немного. – Тот замешкался. Для того чтобы принять решение, у пленного ушло секунд двадцать. Он внезапно попытался выпрыгнуть. Ухватившись за дверной проем обеими руками, он привстал с сиденья, намереваясь выпрыгнуть из кабины. Я только этого и ждал. Хлопнув со всей силы дверью, я придавил руки бандеровца, пару пальцев точно сломал. Тот даже не орал, сидел в шоке с минуту, а позже уже заливался соловьем. Дело в том, что дверь была так, прелюдией, дальше действие началось. Все еще прижимая дверь телом, я вытащил «финку» и, поставив ее на один из пальцев, что оказались в проеме, просто отделил пару фаланг на правой клешне Михася.
– Сука, ты чего делаешь? – орал и блажил пленный.
– Отрезаю тебе палец, по кусочку, если не понял.
Бандеровец попытался втянуть окровавленные кисти рук внутрь кабины, какое там, я, навалившись всем телом, продолжал давить на дверь. От боли, или от безвыходности, пленный дергался, тем самым причиняя себе еще более сильную боль. Отрезав у бандеровца под его истошные крики еще пару пальцев, я наконец отпустил дверь.