– У-ум, – произнес Кама, когда тот кончил, и стал по пальцам перечислять полученные поручения. – Взять письма у Роулинса. Погрузить на нарты. Продовольствие до Селкерка. А в Селкерке много корму для собак?
– Много, Кама.
– У-ум. Привести сюда нарты к девяти. Захватить лыжи. Палатку не надо. А может, взять полог? Маленький?
– Не надо, – решительно заявил Харниш.
– Холодно будет.
– Мы пойдем налегке, понятно? И так уж будет много писем туда и много писем обратно. Ты сильный. Ничего, что холодно, что далеко.
– Ничего так ничего, – со вздохом пробормотал Кама. – Пусть холодно, все равно. Приду в девять.
Он повернулся и вышел, бесшумно ступая обутыми в мокасины ногами, невозмутимый, непроницаемый, не глядя по сторонам и ни с кем не прощаясь, – так же, как он вошел, не здороваясь и не встреченный приветствиями. Мадонна увела Харниша в уголок.
– Послушай, Время-не-ждет, – сказала она вполголоса, – ты продулся?
– В пух и прах.
– У меня восемь тысяч в сейфе Макдональда… – начала она.
Но Харниш не дал ей договорить. Почуяв опасность, он шарахнулся, как необъезженный жеребец.
– Пустяки, – сказал он. – Нищим пришел я в этот мир, нищим и уйду, и, можно сказать, с самого прихода не вылезал из нищеты. Идем вальс танцевать.
– Но ты послушай, – настаивала она. – Мои деньги зря лежат. Я одолжу их тебе… Ну, ссуду дам и в долю войду, – торопливо добавила она, заметив его настороженный взгляд.
– Я ни у кого ссуды не беру, – ответил он. – Я сам себя ссужаю, и, когда повезет, все мое. Спасибо тебе, дорогая. Премного благодарен. Вот свезу почту, и опять деньги будут.
– Элам… – прошептала она с нежным упреком.
Но он с умело разыгранной беспечностью проворно увлек ее в комнату для танцев, и они закружились в вальсе, а Мадонна думала о том, что хоть он и держит ее в объятиях, но сердце у него из железа и не поддается ни на какие ее уловки.
В шесть часов утра, пропьянствовав всю ночь, Харниш как ни в чем не бывало стоял у стойки и состязался в силе со всеми мужчинами подряд. Делалось это так: два противника становились лицом друг к другу по обе стороны угла, упершись правым локтем в стойку и переплетя пальцы правой руки; задача заключалась в том, чтобы прижать руку противника к стойке. Один за другим выходили мужчины против Харниша, но ни разу никому не удалось побить его; осрамились даже такие великаны, как Олаф Гендерсон и Луи-француз. Когда же они заявили, что Харниш берет не силой, а каким-то ему одному известным приемом, он вызвал их на новое соревнование.