Из одиннадцати подобранных тел девять удалось оживить благодаря своевременной медицинской помощи, и рассказы потерпевших были страшнее всяких придуманных рождественских рассказов.
– Наняли меня, – вспоминал извозчик, – два каких-то не то мещанина, не то купца на Рижский проспект, рядились за тридцать копеек, я и повез. Они песни поют. Только въехали мы с Седьмой Роты на погорелые места, они вдруг притихли. Я поглядел – они что-то шепчутся. Страх меня забрал. Вспомнил про убивцев и замер. Кругом ни души, темень. Я и завернул было коня назад.
А они: «Куда? Стой!» Я по лошади, вдруг – хлясть! Мне на шею петля, и назад меня тянут, а в спину коленом кто-то уперся.
– А в лицо не помнишь их?
– Где ж? Рядили, мне и невдогад!
– Возвращался от кума с Сочельника, – рассказывал другой. – Надо было мне свернуть в Тарасов переулок, я и свернул. А на меня двое. Сила у меня есть, я стал отбиваться, только один кричит: «Накидывай!» Тут я почувствовал, что у меня на шее петля. А там запрокинули меня, и я обеспамятовал…
И опять в лицо признать никого не может.
Граф Петр Андреевич Шувалов, бывший тогда петербургским обер-полицеймейстером, отдал строгий приказ разыскать преступников.
Вся полиция была на ногах, и все метались без толка в поисках следов.
* * *
Трудное это было дело! Я потерял и сон, и аппетит. Не могут же скрыться преступники, если их начать искать как следует? И дал я себе слово разыскать их всех до одного, чего бы мне это ни стоило.
Убийцы не только уводили сани и лошадей, но и раздевали своих жертв донага. Должны же они были сбывать куда-нибудь награбленное, а награбленное было типичное, извозчичье.
Я решил утром и вечером бродить по Сенной, на Апраксином, на толкучке до тех пор, пока не найду или украденных вещей, или продавцов.
С этой целью с декабря я каждый день наряжался то оборванцем, то мещанином, то мастеровым и шатался по известным мне местам, внимательно разглядывая всякий хлам.
Дни шли, не принося результатов.
Келчевский, посвященный в мои розыски, каждый день спрашивал с нетерпением:
– Ну, что?
– Ничего!
Но вот однажды, а именно тридцатого декабря, я сказал ему:
– Кажется, нашел!
Он оживился.
– Как? Что? Кого? Где?
Но я ничего ему не ответил, потому что сам еще знал очень мало.
* * *
Дело было так.
По обыкновению я вышел на свою охоту вечером двадцать девятого декабря. Переодетый бродягой, шел я медленно мимо Обуховской больницы, направляясь к Сенной, чтобы провести вечер в малиннике, когда меня перегнали двое мужчин, по одежде – мастеровые. Один из них нес узел, а другой говорил ему: