В не свой дом, кажущийся иррациональным и чужим, после всего идти не охота. И я медленно бреду по вечернему городу, врубив в наушниках ремикс группы Линкин Парк и саундрека из «Титаника».
На душе тоскливо, а временами даже погано.
И только в глубине души теплым угольком тлеют чувства, которые я всегда прячу от остальных. Соня и ее семья – тот самый уютный уголок, где можно переждать бушующий снаружи штормовой ветер.
Жаль только, в их жизни я случайный попутчик, а не постоянная константа.
В знакомый двор захожу, едва переставляя ноги. Здесь всё такое же серое, как раньше: и дома, и стены, и несчастный круглосуточный ларек с облезлыми решетками на окнах. Трещинки в асфальте, кажется, не менялись с годами, а тусклый фонарь по-прежнему светит гордым одиночеством, нагоняя тоску и апатию.
Я замираю на половине шага, останавливаюсь, сразу не понимая, от чего сегодня опостылевшая картина вместо стандартной серости вдруг выдает жутковатые оттенки.
И причиной тому становится вовсе не полная, непривычная тишина, а темный микроавтобус, блестящий золотой надписью на черном фоне.
«Ритуальные услуги».
Мне становится настолько не по себе, что я останавливаюсь полностью, медленно стягивая наушники с головы, и смотрю на неприятное видение остекленевшим взглядом. Неужели накаркала?
В грудь склизкой массой бьет дурное предчувствие. Сдвинуть ноги становится сложно, еще сложнее – уверить себя, что сей знак судьбы мимо моей кассы.
Но подъезд-то мой!
И зловещее авто припарковано аккурат напротив входа. Пройти мимо него невозможно и, с трудом перебарывая себя, я протискиваюсь между железным боком и старой оградкой палисадника, в котором кто-то когда-то давно высаживал желтые бархатцы. И успеваю только удивиться новизне машины, ее значку на багажнике: сколько помню, в этот район ничего, кроме ржавых «буханок» не ездит, ну, или «Газель» средней паршивости на крайний случай.
А тут новый микроавтобус от «Фольцвагена». Откуда?
Додумать мысль не успеваю – двери чертовой колымаги открываются резко, с характерным металлическим лязгом. Не сдержавшись, подпрыгиваю на месте, крупно вздрагивая. Сердце глухо бьется о ребра, наушники снова летят на дырявый асфальт, а на моем предплечье стальной хваткой сжимается чья-то рука.
Низкий голос пугает сильнее знакомой рожи, стрёмно подсвеченной светом проклятого фонаря: