Эх.
Меня бросало из крайности в крайность: то вспоминалось былое,
причем в ореоле идеализации, то я принималась искать позитив в
нынешнем своем положении.
«Поспать бы», — поняла неожиданно. Глаза закрывались сами. После
трех порций молока, суховатого хлеба и теплого платка на плечах
меня разморило, а некая уверенность в завтрашнем дне и том, что
меня не выкинут на улицу прямо сейчас, расслабила окончательно. Я
едва дождалась, пока за снабженным целебными средствами мужиком
закроется дверь, и сползла на лавку, подложив под щеку руку.
— Куда примостилась? В постель иди!
Люна потормошила меня и указала на тонкую ситцевую занавеску в
голубовато-зеленый цветочек, которой «спальная зона» отгораживалась
от основной.
«О, принты у них уже изобрели, значит, период мануфактур как
минимум», — отметила я краем сознания. Не смутило ни чужое белье,
ни пахнущая лавандой и валерианой, а еще немного привычной
старостью подушка. Разум просто милосердно выключился, позволяя мне
переварить происходящее.
Проснулась я от того, что под окном заорал петух.
Подобных побудок у меня не приключалось уже лет пятьдесят, не
меньше.
От неожиданности я подскочила и чуть не скатилась с непривычно
мягкой перины. Вчера мне было ни до чего, но сейчас я сумела
разглядеть и качественную ткань белья, пусть и застиранную до
прозрачности, и добротную основу кровати.
— Живность сумеешь обиходить? — сонно поинтересовалась Люна с
другой стороны одеяла.
— Постараюсь! — уклончиво отозвалась я.
В самом деле, если там что-то экзотическое, лучше и руками не
трогать — мало ли, укусит. А если привычные куры, так что я там не
видела? Меня, как и миллионы моих сверстниц, на все лето отправляли
к бабушке в деревню, так что навозом и клювами нас не напугать!
У выхода помешкала, но в итоге сунула ноги в чужие разношенные
полусапожки. Скользкая их внутренность неприятно холодила ступни,
но босиком уже набегалась, спасибо, хватит.
Надо бы попросить у Люны нормальную одежду. Носки там какие и
исподнее. Но не с утра же ее тормошить! Ладно, так пока
справлюсь.
Первый шаг в морозное утро вышиб из меня львиную долю
уверенности в собственных силах.
Птичник я нашла по звукам. Голодные куры — самые обыкновенные,
пестренькие и довольно упитанные, а еще молчаливо нахохлившиеся
утки, штук шесть, сбившиеся в плотную тучку в углу, и неожиданно —
коза, привязанная к столбику в противоположном конце сарая. По
свободному участку пола на середине гордо расхаживал исполняющий
обязанности будильника петух, потряхивая вялым гребнем.