Через пять минут все были предупреждены и почти сразу собрались в кабинете полковника. Ким Белов сидел за своим столом, доставшимся его управлению вместе со всем зданием от «Крестьянского Банка», сотрудники которого были вполне своевременно расстреляны здесь же, во дворе, на второй год Советской власти. Первым к стенке был поставлен управляющий, которому принадлежал когда-то и стол, и кабинет, и старый насыпной немецкий сейф, навечно вмонтированный в стену. От банкира достались, кроме всего прочего, и кожаная мебель, две тумбочки, три стула и инкрустированный ангелочками и Пресвятой Богородицей палисандровый журнальный столик. В письменном столе, в дальнем ящике, до самого прихода сюда Белова в начале пятидесятых годов, пылились личные письма управляющего, в которых он обещал какой-то неведомой Нелли, что вот-вот бросит все дела, устроит детей «на дальней даче» на все лето и приедет к ней, в Москву, а оттуда они укатят в Париж.
Письма вернулись назад по причине выбытия адресата. Здесь же лежало письмо от некого отца Симеона, где управляющему сухо сообщалось, что Нелли уехала в Париж с тайным советником Колбовским, не дождавшись управляющего из далекого и холодного Томска. Судя по штампу на конверте, управляющему убивался по поводу измены коварной Нелли не более двух с половиной лет, что по российским понятиям срок небольшой.
После обеда по обыкновению начальник УКГБ поехал на конспиративную квартиру «встречаться с агентом». И по обыкновению же этим «агентом» была его «внучатая племянница», она же секретарь, Наденька Горностаева. В документах с угрожающе важными грифами эта квартира обозначалась аббревиатурой «КК номер 8».
На этот раз полковник был суров и молчалив. Тем не менее «секретная встреча» прошла по давно заведенному сценарию – в широкой теплой постели. Если бы враги сумели проникнуть в святая святых секретной службы, в глубоко законспирированную трехкомнатную квартиру, и записать все, что там происходит во время посещения ее полковником Кимом Беловым и Наденькой Горностаевой, то единственным потребителем важной информации оказался бы сексопатолог, да не всякий, а лишь тот, кто изучает оригинальные сексуальные пристрастия советских «рыцарей революции». И тут мог быть сделан весьма настораживающий империалистов вывод, что «есть еще порох в пороховницах».