– Ой, ты, наверное, волнуешься?
– Ты такая везучая!
– В первый же год – и сделаться ментором Квартальной бойни! – взахлеб восторгаются эти трое.
– Ну да, – говорю я бесстрастно.
А что остается? Даже в обычное время быть ментором – не пожелаешь и злейшему врагу. Я и так не могу проходить мимо школы без содрогания, все думаю: кто из детей станет моим трибутом? Да к тому же еще грядут семьдесят пятые Игры, Квартальная бойня. Их проводят каждые двадцать пять лет, отмечая порабощение дистриктов особенно пышными торжествами, а для пущей потехи – каким-нибудь новым издевательством над трибутами. В школе однажды рассказывали, что на второй юбилей Капитолий затребовал для арены вдвое больше трибутов. Учителя не вдавались в подробности, а странно, ведь именно тогда житель Дистрикта номер двенадцать завоевал корону.
– Теперь Хеймитч снова будет у всех на слуху! – пищит Октавия.
Он никогда не делился с нами собственным опытом на арене. А сама бы я ни за что не спросила. Если Голодные игры с его участием и повторяли по телевизору, я была слишком юной и ничего не запомнила. Зато Хеймитчу Капитолий не даст забыть. Может, в каком-то смысле оно и к лучшему, что во время следующей Жатвы менторские места займем уже мы с Питом. Похоже, Хеймитч свое отработал.
Вдоволь нащебетавшись о страшной Квартальной бойне, участники подготовительной команды принимаются самым подробным образом обсуждать свою бестолковую жизнь: сплетничают о людях, имен которых я даже не слышала, хвалятся новыми туфлями, а Октавия угощает нас длинным рассказом о том, какую промашку она дала, пригласив на день рождения гостей в нарядах из перьев.
Но вот мои брови выщипаны, волосы стали гладкими и шелковистыми, а ногти готовы принять слой лака. Очевидно, троице было приказано заняться только лицом и руками – все остальное скроет зимняя одежда. В ход идут самые разные краски. Флавий, которому страсть как хочется испробовать на мне фирменную пурпурную помаду, скрепя сердце ограничивается розовым оттенком. Судя по выбранной стилистом палитре, на этот раз я должна выглядеть невинной девочкой, а не соблазнительницей.
Это хорошо. Вызывающая внешность и поведение не способствуют доверию. Хеймитч предельно ясно дал мне это понять, когда готовил для первых интервью.
Входит мама и застенчиво говорит, что Цинна велел показать команде, как она заплела мои волосы в день Жатвы. Троица чуть ли не прыгает от восторга и, затаив дыхание, наблюдает за маминой замысловатой работой. Я вижу в зеркале абсолютно серьезные взгляды; взгляды, в которых горит желание сделать собственную попытку. Эти люди так почтительно и любезно ведут себя с мамой, что мне становится стыдно за прежнее к ним презрение. Кто знает, какой бы я стала или о чем говорила, если бы выросла в Капитолии? Вполне возможно, меня бы ничуть не меньше мучили сожаления о том, что все гости явились на праздник в перьях.