Но в зарослях оказался вовсе не уж.
В зарослях, прямо на земле, на толстой подстилке из старой лиственничной хвои, лежал человек.
− Ох! Луноликая! – прошептала Олинн, цепляясь пальцами за ветви. – Кто это, как думаешь?
− О, Нидхёгг*! – воскликнул Торвальд, сплюнув, и ткнул мужчину в колено носком сапога. – Чего тут думать! Ясное же дело, что это святоша клятый! Эй, чего разлёгся тут?!
− Он хоть живой? – с тревогой спросила Олинн.
При их появлении мужчина даже не пошевелился.
− Да какая разница! Хоть бы и подох! – буркнул Торвальд, отпуская ветви.
Олинн осторожно подошла, остановилась и замерла, разглядывая мужчину, лежащего навзничь, раскинув руки в стороны.
Первое, что бросилось в глаза − огромные ступни, обутые в разбитые старые башмаки. Мужчине они были явно малы, и от ходьбы пятки стоптали задник на добрых два пальца, так, что истертая кожа дряхлой обувки разошлась по швам, обнажив серые зубы дратвы. Из башмаков торчали голые щиколотки, измазанные подсохшей грязью, а чуть выше начинался махристый край линялых и таких же грязных штанов. Верхнюю часть тела прикрывала выцветшая коричневая ряса, такая ветхая, что сквозь прорехи местами проглядывало тело. А плечи мужчины прикрывал кожушок-безрукавка, явно с чужого плеча. Рясу перехватывал толстый пеньковый пояс с привязанным к нему мешочком для сбора милостыни. И видно было, что подавали ему редко.
− Монах? – удивлённо пробормотала Олинн, подходя чуть ближе. – Чудеса твои, Луноликая! Как он сюда попал?
− Я же говорю, клятый святоша! Занесла же нелёгкая! – Торвальд снова ткнул мужчину носком сапога, теперь в уже в бок. – Видать, недавно помер.
Монах? Здесь? На болотах Эль? Вот уж диво дивное, ничего не скажешь! И как только божьего слугу занесло на эту ведьминскую тропку?
От бесцеремонного пинка Торвальда мужчина даже не шелохнулся. Он лежал ногами к тропинке, а его голова и плечи скрывались в зарослях багульника. И если и можно было поначалу подумать, что мужчина прилёг тут отдохнуть на солнышке, перебрав эля, то, присмотревшись поближе, Олинн увидела, что его ряса на груди вся побурела от засохшей крови.
Перехватив палку у Торвальда, Олинн аккуратно отодвинула ветви над головой монаха. И сразу стало понятно, почему он лежит тут в беспамятстве. Спутанные чёрные волосы и борода мужчины тоже пропитались кровью, по его щеке от виска вниз шла глубокая рваная рана, будто мечом прошлись или топором, а может, и того хуже, чем-то с зубьями. А может, даже когтями…