Именно с его легкой руки здесь стали сдаваться помещения под увеселительные заведения, именно он договорился с одним из писателей-фантастов о книге про резервацию. Пришлось по очереди пасти этого плюшевого очкастого недотепу, пока он ползал по всем подвалам, помойкам и аварийным зданиям, приставая к тем обитателям района, к которым даже я не рискнул бы обращаться.
Зато книга получилась бестселлером, нет, не шедевром, конечно, — никто из нас не осилил и первых двадцати страниц — но материковым подросткам нравилось. Романтика отверженности, желание быть не таким как все, жить с надрывом. И эти благополучные детки мотыльками слетались в резервацию.
Поначалу они возвращались до комендантского часа, потом модным стало говорить, что ты зависал по ту сторону Стикса до открытия ворот. Так или иначе, никто не осмеливался заходить дальше восточной береговой линии: как бы ревностно Фрэй не охранял свой прииск, за его пределами никто не мог гарантировать безопасности.
Мало кому известно, что «Плутоник» принадлежит мне, а не Фрэю. Я не стремился афишировать свою собственность, но частенько наведывался сюда, чтобы передохнуть, или, как сейчас, избавиться от тяжелых мыслей после костра памяти.
Стены цвета мокрого асфальта, дизайнерская ковка, больше похожая на вылезшую то тут, то там арматуру. С отражающих панелей потолка свисают гирлянды бутафорских цепей, разбитые лампочки и имитация паутины. На сцене бился в истерике какой-то длинноволосый певец со своей группой. Разношерстная толпа вяло вторила его словам.
Сквозь рев инструментов можно было разобрать только отдельные фразы про боль, одиночество и безысходность жизни. Этот материковый выкидыш абсолютно не понимал, о чем поет. Нагроможденные слова не находили отклика у него внутри — и не надо быть эмпатом, чтобы это чувствовать.
Ко мне подбежал менеджер. Торопливо поздоровался и столь же торопливо поинтересовался, не хочу ли я чего-нибудь. Я покачал головой, потом бросил взгляд на сцену.
— Этих больше не приглашайте, пусть убираются.
Менеджер кивнул и исчез без лишних слов. Через пять минут группа собрала свои инструменты и их место занял диджей, создававший какие-то невероятные обработки старых композиций.
Тут легко забываешь о времени, о проблемах. Можно было отодвинуть на несколько часов собственные мысли и погрузиться в чужие эмоции. Они были простыми, притупленными алкоголем и прочими веществами, и настолько одинаковыми, что, сплетаясь в монохромный жгут, как кобра перед факиром покачивались в такт музыке. Совсем не то ощущение, что было в «Будде» или других заведениях, где собираются только местные. Материковые люди жили легко, они приходили сюда, чтобы расслабиться, а не забыться.