Но слишком огорчаться не стал, – не привыкать. Да и палатка не раз проявляла себя с хорошей стороны, с честью выдерживала капризы природы. Чуть укорил себя, вспомнив, что в последний момент, когда собирался, отложил в сторону плёнку. Если ей палатку накрыть, то вообще без проблем. Но, не взял. Больно уж места в лодке маловато, вот и приходится экономить на каждой мелочи.
Даже под рыбу в лодке места нет. Но я нашёл выход, придумал. На носу лодки есть шнур, – швартовый. За него привязываю садок, и за борт. Садок примерно на полтора ведра. А я больше и не ловлю, не жадничаю. Пойманная рыба всегда в воде, живая, а главное, – не занимает место в лодке.
По перекатам садок брякает по камням, но сделанный из прочной металлической сетки, – выдерживает удары, и не бьет рыбу. Правда, к концу путешествия, полтора ведра рыбы существенно притормаживают лодку, но во второй половине пути перекатов мало, и река течёт спокойно и неторопливо.
Первый день прошёл без происшествий. Иногда из береговых редников с треском вылетали жирные утки. Рыба толком не брала, – чувствовала перепогодицу. А ближе к вечеру поднялись полчища мошки. Она забивала и рот, и нос. Ни дышать, ни смотреть по сторонам стало невозможно.
Облака, с синими, и даже чёрными прожилками уже толклись ближе, захватили половину небосклона, ворочались как живые, едва слышно переговаривались.
Пот заливал лицо и спину. Прибрежные кусты, разомлевши от жары, распарившись в палящих лучах солнца, клонились к воде. Некоторые дотягивались, запускали в прохладные струи свою пятерню и чертили, чертили, кружево времени.
Вода в Ханде тёмная, даже, где омут, совсем чёрная. Это она оттого такая, что настояна на корнях да травах болотных. Основное питание река берёт из болот.
В одном месте, тунгусы рассказывали, был лечебный ключик. Недалеко от основного русла реки на поверхность пробился ключ. И не велик, и не стремителен. Да, пожалуй, никто бы и внимания не обратил на него, да вот цвет. Цветом тот ключ был, что тебе молоко. И руслице, по которому то молоко неспешно катилось в Ханду, тоже забелилось, будто кристаллами снежными обросло. Тунгусы говорили, что дивно было глядеть на такую красоту среди лета.
Будто бы вода та, мутью молочной взбитая, не имела ни запаха дурного, ни вкуса противного. А кто пробовал глотнуть хоть малость, – того тут же мутило и рвать выворачивало.