Павлик взял сухарь, пригоршню изюма и стал есть. Девочка тоже ела, и они молчали. Тишину нарушал только громкий хруст сухарей. У Павлика все еще болела голова, его немного тошнило, он был очень голоден. Ел он долго, с наслаждением, сосредоточенно.
– Чьи это запасы? – спросил Павлик, жуя.
– Не знаю. Это странная комната. Тут есть телефон.
– Телефон?
– Да.
– А ты не звонила?
– Куда?
– Да куда-нибудь. Чтобы тебя откопали.
– Нет, он испорчен. Звонить нельзя. Можно только слушать. Я слушаю.
– Что же ты слышала?
– Да так… Чепуху всякую. Разговоры.
Она сняла трубку и протянула ее Павлику. Сначала Павлик услышал далекий гул, потом стал различать слова.
– Ястреб! Ястреб! Ястреб! – кричали в трубке. – Говорит Луна! Луна! Луна! Ястреб слушает. Лейтенант Тарараксин слушает. Лейтенант Тарараксин… Тарарарараксин…
Павлик отдал трубку Эрне, и она повесила ее на рычаг.
– Эрна нерусское имя, – сказал Павлик, продолжая жевать. Он ел уже четвертый сухарь.
– Эстонское имя, – ответила Эрна.
– А ты разве эстонка?
– Я русская. У меня мама русская, а папа эстонец.
– А где же твой папа?
– В Эстонии. Он там остался. Он партизан.
Она сказала это недовольным голосом. Расспросы Павлика явно сердили ее.
– А ты кто? – спросила она вдруг.
– Я? – удивился Павлик. – Как «кто»?
– Ну, что ты делаешь? – спросила она.
– Я? Воюю.
– Воюешь?
– Ловлю ракетчиков, – объяснил он, понизив голос.
Эрна почтительно умолкла. Потом спросила:
– А у тебя мама есть?
– Нет. Есть сестра Люся.
– Большая?
– Большая. Ей уже восемнадцать лет. То есть она не большая, а очень маленькая. Мне тринадцать, а я уже выше ее.
– Мне тоже тринадцать, а я ничуть не ниже тебя, – сказала Эрна. – Ты с ней вместе живешь?
– Раньше вместе жили…
– А теперь?
– Теперь она потерялась. Поехала рыть окопы и потерялась.
Они опять замолчали. У Павлика все сильнее болела голова.
– Здесь очень темно, – тоскливо сказал он.
– Ничего, я привыкла. Ты тоже привыкнешь. У меня двоюродный брат летчик. Его зовут Леша. Я уже давно его не видела. Как мы уехали в Эстонию во время финской войны, так с тех пор и не видела. Он сейчас, верно, знаменитый летчик. Только я не знаю, где он. Когда мама лежала в госпитале, она хотела, чтобы Леша взял меня к себе, а не дядя. Мама даже писала Леше письмо, но оно, наверное, не дошло… А где ты теперь живешь? – спросила она внезапно.