Но присмотрелись – оказывается, водка ни при чем. И гипертония тоже ни при чем. Убит – среди бела дня – убит человек. Ничего себе прогулочка на яхте получилась в воскресный день!
Гена Чухонцев даже не просил, как это у него заведено, подкинуть идейку. Вариантов было столько, что можно выбирать – но штука в том, что выбирать совсем не хочется. Что ни возьми – столько за этим встает проблем. Я чувствовал, что Гена лихорадочно ищет самое простое решение, самое непритязательное, уголовно-бытовое, такое, чтобы политика оказалась вовсе ни при чем.
– Может, его пушной фабрикант грохнул? – с надеждой спросил меня Гена. – Скажем, Хабибуллин отказался его рекламу давать. А Сундуков пришел на презентацию с ружьем, как, по-твоему, похоже на дело? Как вариант?
– Прямо на презентации решил пальнуть? – усомнился я.
– И что такого? – цеплялся Чухонцев за свою версию. – Спилил дуло, спрятал обрез под одеждой, а потом…
– Гена, – сказал я ему, – ты не увлекайся! Сундуков в плавках был.
– В плавки спрятал, – робко предположил Гена.
– Обрез?
– Да что ты ко мне пристал! Ладно, не прятал он обрез в плавки! Хорошо! Так, может, конкуренция? Может, коллеги шлепнули? Хочет Берштейн занять редакторское кресло? Как думаешь? – Гене ужасно не хотелось сворачивать на политику, не хотелось даже думать в том направлении. Ни с кем не хотел связываться Гена Чухонцев – ни с городской думой, ни с демократической партией. Пусть журналист Берштейн будет виноват, всем сразу станет легче. – Берштейн? – спросил я, предлагая ему вслушаться в безобидную фамилию.
– Как вариант… Приготовил корзину подарков, а на дне корзины – обрез. Достает свертки, вынимает ствол… Подошел ближе – бабах!
– Ну что ты, Гена, – сказал я ему мягко. – Не делают так журналисты.
– А может, некоторые делают? В порядке исключения?
– Ты посмотри на Берштейна!
Поглядели мы на Берштейна: лысенький, тощенький, пушок вокруг темени, кадык болтается на тощей шее. Нет, не метил Берштейн на место Хабибуллина, это даже Гена Чухонцев понял.
– По-твоему, заказное? – Тоска была в голосе Чухонцева, тоска обреченного.
– Ясно, заказное. Тут, Гена, даже думать нечего. Ты вот со Сливкиным поговори, с демократом – узнай, кому выгодно заставить газету молчать.
– Ох, неохота мне со Сливкиным говорить! Имей в виду – подозрения с Берштейна я не снимаю!