– Чо, мадам? – крикнул он, услышав невнятные звуки Виолеттиного голоса из кухни.
– Ничо! Я пою!
«Все… завтра, завтра…» – Корсунский совсем отключил теплую и стоял под ледяными брызгами.
Корсунский не был в восторге от своего тела. Вместо желанных с юности квадратных плиток мышц – вяловатые округлости в складках, крупные веснушки, с возрастом проявившие какой-то сиреневатый оттенок. В меру волосатая, пристойно загоревшая грудь тут же опровергалась молочно-белым широким животом. Ноги… и особенно лицо… эти губы… Корсунский не любил себя. Много лет он прятался всеми возможными способами – носил громадные темные очки, отращивал бороду и усы, чтобы скрыть эти ненавистные толстые губы. Избегал пляжей. Женщин любил в темноте.
Ипполит Корсунский был талантлив и знал это. И вокруг него все это знали. Но от этого не легчало. Он был напряжен в общении. Скрывая мучительную застенчивость, он нацепил на себя маску презрительной скуки. Маска почти приросла. Но… почти! Он задыхался под ней, потому что все-таки это была маска. Ипполит Борисович Корсунский мечтал как можно скорее постареть, чтобы выйти из соревнования, чтобы не сравнивать себя с другими, чтобы возраст скорее скрыл тайну неполноценности.
На самой глубине, на дне его муки лежало самое стыдное – он ненавидел своего отца.
Всем умом и всей душой сознавая, что отец – человек прекрасный, ненавидел за то, что тот наградил его еврейским телом и еврейским выражением лица. Сколько часов юности провел он в запертой комнате перед зеркалом, ища в себе дорогие черты матери – польки. Не находил! И плакал от отчаянья. Он завидовал русским. Завидовал евреям. Особенно завидовал людям Кавказа – кривость и разнообразие лиц не мешали им. У них была Родина, был свой язык. За ними стояли «свои». Им было спокойно. У всех была определенность и у всех были «свои» – казалось ему. Все естественно сходились в группы. Даже у евреев – настоящих, полноценных евреев – все было естественно: они страдали от антисемитизма, от обид, от страхов и на этом сходились, обретали единство. И только он был одинок.
Полукровка. Скрытный неполноценный человек с нелепым именем Ипполит (с вечным прозвищем Липа, мазохистски принятым им) и с ненастоящим отчеством. Ненастоящим – потому что отец его в паспорте значился Борухом. Липа Корсунский никогда не говорил об этом. И не думал об этом. Он мучительно жил в этом. Ежесекундно. С утра до вечера. И ночью. Во сне.