Только вот...на чьей стороне сама Беруте? Чью Волю она исполняет? Творца или Самуила? Или у Творца и Самуила одна Воля – второй, на самом деле, лишь претворяет Волю первого?
И тогда для миров было бы милосердней, чтоб хворь пожрала неразбуженного Лараголина вместе с несчастной последней принцессой Излаима. Это точно было бы милосердней для самого Алиона, ставшего стражем чужой тюрьмы.
Алион пнул камень. Он ведь и сам тогда поменял историю, как Сиг. Отчего же тогда зол на брата? Или он зол на себя? Пришел бы он к степнякам, зная наперед, чем все обернется? А могло ли быть по-другому?
Нет, он не ошибся, спасая брата от смерти. Но когда же? Когда же он так промахнулся?
Закат догорал на руинах мертвого города. Отчего Сиг всегда был так безразличен к своей былой родине? Отчего никогда не приходил к Драго? Не учил того жить? Ведь он всегда помнил прошлую жизнь, но с Драго не встретился ни разу! Боялся, трусил? Отчего Владыка не уговаривал самого Драго стать частью стаи?
Тоже боялся?
Нет. Алион лучше всех других знал ответ.
Сиг всегда был Сигнорином. Жизнь в теле конунга была только ступенью. Необходимой мерой размена. Эль'Сигнорин просто скользнул из одной инкарнации в другую, походя проживая еще и пару коротеньких человеческих жизней. Сиг никогда до конца не был степняком, он был сыном Завоевателя и принцессы покоренных народов.
А вот с Драго все не так. Драго был сыном степняка. Словно бы не Сиг был тому отцом, а сам Сигезмунд, словно бы Воля Владыки никак не отразилась на детях. И оттого Драго выбрал Смерть вместо Вечности, предав так и стаю, и Латаила…
А теперь... а теперь выходило, что в мертвом, обгорелом пне спрятался живой росток. Росток, чья жизнь или смерть способны погубить все Миры, все Тварное, самого Творца...
Алион почувствовал тоску, почему место самой большой надежды и самого тяжелого разочарования никак не оставит его в покое? Он лег прямо на траву, и посмотрел в прозрачное сумеречное небо, ожидая первые звезды.
В ту ночь тоже были звезды и прозрачное небо... Новое воспоминание утянуло за собой.
«Вход в терем охраняли несколько воинов. Алион прижался спиной к стене. Почерневшее от воды дерево отдавало живым теплом, а вокруг было по-весеннему слякотно и зябко. К ночи подморозило и на влажной необработанной древесине выступил иней, от прикосновения он таял, выпуская запертую влагу.