Старомодная мелодия удивительно точно подчеркивала мои ощущения: ностальгическую тоску, необъяснимое волнение и сердечный трепет, которого я и не подозревал в себе. О каком прошлом тосковала моя душа? Я не понимал этого. Влекомый сильнейшим внутренним порывом, я поднялся и направился к ней…
Не помню, как мы оказались рядом, прижавшись друг к другу среди других пар, кружащихся в танце. Кажется, играли вальс по заказу жены юбиляра. Вблизи девушка, которую я пригласил, выглядела не такой молодой, но еще более красивой. Ее огненные волосы щекотали мою щеку, а тело было гибким и податливым. От нее пахло миндалем и вишней, ее тепло проникало сквозь ткань платья, обжигая меня…
На ее груди была приколота круглая янтарная брошь – единственное украшение. На ком-то другом эта брошь с крупным круглым куском янтаря в обрамлении спиралевидных узоров показалась бы мне безвкусицей, но на ней она смотрелась удивительно гармонично, сочетаясь с цветом волос и глаз. Радужка вокруг ее зрачков была точно как застывшая сосновая смола, просвеченная солнцем.
– Меня зовут Линда, – сказала она, хотя я не спрашивал ее имени. – А тебя?
В ее говоре проскальзывал прибалтийский акцент.
– Ингвар… – брякнул я первое пришедшее в голову имя.
«Ты такая же Линда, как я Ингвар, – подумал я, наслаждаясь своей маленькой ложью. – И это чудесно! Мы оба сейчас придумываем себе образы, творим таинство чувственного притяжения. Ты хочешь, чтобы я поцеловал тебя, а я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не сделать это прямо здесь, сию минуту…»
– Ты очень красив…
Меня поразила ее откровенность. Ее лицо, казалось, не знало крема и пудры, а губы пламенели без всякой помады, покрытые едва заметным слоем блеска. Наверное, ее томил тот же внутренний жар, что разгорался и во мне…
После банкета я отвез ее домой на такси. Она снимала квартиру на Зубовском бульваре и наотрез отказалась меня впустить.
– Рано, – прошептала она, прикасаясь холодными пальцами к моим губам. – Подождем до Рождества…
Гордость не позволила мне настаивать. Я не смог уснуть до самого утра, вспоминая запах вишни и матовую шелковистость ее кожи… Я не верил, что такое могло произойти со мной, циником и трезвым прагматиком. Я не верил, что меня влечет к Линде нечто большее, чем плотское желание, замаскированное под банальное восхищение ее женскими прелестями.