— Так сейчас и поедем за авансом! — смеется он. — Садись в машину.
— Я потом курьером пришлю, — бурчу я и в этот момент как-то оступаюсь, взмахиваю руками.
Шмяк! Я растягиваюсь посреди улицы самым ужасным образом. На глаза набегают слезы: не то от боли, не то от досады на собственную неуклюжесть.
Несколько секунд я не шевелюсь, прислушиваюсь к себе. Кости вроде целы, но колени противно саднит. А еще и плечо, кажется, пострадало. Вот мне только покалечиться ко всему прочему не хватало, ага. Я сажусь, осматриваю себя: колени хорошо ободрала, прямо как в детстве, на руке наливается огромный синяк.
Дверца джипа громко хлопает, отвлекая от грустных мыслей.
— Ну ты прямо на ровном месте, — раздается надо мной ворчанье Кузнецова, а потом он ставит меня на ноги. — Совсем, что ли, под ноги не смотришь?
Я испепеляю его взглядом:
— Вообще-то это вы виноваты! Вы! Прицепились тут, нервы все вымотали. Сказала же: не хочу с вами работать, найдите себе уже другого пиарщика, их ведь полно.
Кузнецов заглядывает мне в лицо и как-то разом серьезнеет, поворачивается к машине:
— Веня, аптечку!
Я быстро вытираю слезы тыльной стороной запястья. Потом отряхиваю жилет и пижаму.
— Тань, ну куда ты собралась-то в таком виде? — укоризненно бурчит Кузнецов. — Я, между прочим, всех своих людей сейчас поднял, чтобы тебя найти. Переживал, что с тобой случится что-нибудь нехорошее. Неужели ты и правда поверила, что тебя не отвезут домой? Я же просто пошутил.
Я поднимаю на него глаза. Лицо у него не слишком раскаивающееся, но мне почему-то хочется верить его словам. И тут он добавляет:
— Нет, ну скажи, чего ты так психанула? ПМС, что ли?
На меня снова накатывает негодование, даже в ушах шумит.
— Да пошли вы со своими шуточками! — цежу я.
— Куда?
Я не успеваю придумать — к нам подваливает Веня с аптечкой. Кузнецов достает перекись и вату и, присев на корточки, протирает мое колено.
— Ай! — недовольно взвизгиваю я. — Осторожней!
Он смотрит на меня снизу вверх, совсем не нагло, участливо.
— Потерпи, еще чуть-чуть осталось.
Второе колено он обрабатывает нежней, едва касаясь кожи, а потом вдруг пробегает пальцами от колена до самого края шортиков.
— Красивые ножки, Танчик! Такие следует беречь.
Я собираюсь возмутиться, но не успеваю. Кузнецов уже убирает руку и встает, смотрит строго.