Он прижал её ещё крепче, благодарность переполняла, нежность переполняла, и от этого света в душе сейчас становилось больно. Чернота внутри упиралась, уходить не хотела, но рядом с этой девочкой не оставалось места для боли, для тьмы, для грязи, для отчаяния.
– Эливерт, мы тебя так ждали! Не уезжай больше никогда! – она прижалась нежной щечкой к его шраму, уползавшему по скуле к виску. – Я опять буду молиться, чтобы ты навсегда остался. Пусть Великая Мать так сделает! А мама Вириян… Она тоже за тебя молилась, я слышала. Ты зря думал, что она на тебя сердится. Она говорит, что ты ей подарил счастье.
Он почувствовал, как она улыбнулась широко.
Потом эта пигалица отстранилась, посмотрела хитро и гордо пояснила:
– Это я – счастье!
– Знаю, цыплёнок, знаю! – рассмеялся Ворон. Искренне, звонко, легко. – Ты – единственное настоящее счастье на всём белом свете!
***
Вот оно подлинное счастье! И настоящая любовь. Любовь, чистая и светлая, как слёзы радости на её щеках. Маленькое чудо в его руках.
Вот за что стоило бороться с самой смертью! Вот за что надо Всеблагую благодарить! За то, что он снова здесь, и снова видит это чудо.
Жестокий урок Светлых Небес не прошёл даром. Видно, нужно было сдохнуть, чтобы наконец понять, что все эти годы и не жил вовсе. Теперь открылись глаза. Теперь он знает цену жизни и смерти, и знает, что в этой жизни имеет подлинную ценность.
Нежность и радость переполняли душу.
А потом Ворон вздрогнул. И с трудом сохранил лицо.
Потому что Граю вдруг сказала:
– Один раз, знаешь, я как напугалась! Мне сон приснился. Плохой сон. Я потом плакала, плакала… Мне приснилось, что ты упал. Там такая была большая яма, страшная! Я не знаю, как назвать…
«Ущелье, цыплёнок мой, Лидонское ущелье», – ошарашенно промелькнуло в голове Эливерта, пока она, волнуясь, торопилась поведать ему о своих видениях.
– А внизу речка. Камни вот так-у-у-ущие, больше дома! А ты на мосту. А потом он сломался. И ты упал прямо вниз, вместе с твоим Вороном!
Эл не перебивал, слушал и надеялся, что она не заметит, как задрожали его руки, всё ещё бережно обнимавшие кроху.
Граю, вдруг сообразив, бросила взгляд на коновязь у их дома и удивлённо спросила:
– А где твой Ворон?
– А у меня теперь другая лошадь, – пожал плечами Эливерт, не зная, что ещё ответить.