Впрочем, все плотнее сгущающиеся трудности путешествия заботили меня сейчас менее всего. Нечто необъяснимое, вызывающее невольное чувство озноба между лопаток, творилось с моим верным товарищем. Человек, чье добродушие и порой суровую, но все же отзывчивую теплоту характера я любил всемнутром и знал, словно самого себя, был непривычно угрюм и молчалив. Конечно, болтливость отнюдь не являлась отличительной чертой бывалого воителя, однако же и тихоней он точно не слыл.Единственное, в чем белобородый здоровяк поистине не знал никакой меры, были его хвастливые воспоминания о героических странствиях и невероятных подвигах, принадлежавших к эпохе давно минувшей юности. Когда речь заходила об опасных путешествиях и смертельных схватках, бравада и красноречие Тамиора не имели границ.Хотя, справедливости ради, нужно признать, что не каждая история, слетевшая с уст бородача, являлась чистейшей выдумкой. Были и те, что нам довелось пережить плечом к плечу.
Порой, перебрав хмельного канрийского эля, удобно развалившись за широкой стойкой «Пряного ветра», он часы напролет мог воодушевленно рассказывать хозяину заведения об очередном проворном и шибко смертоносном звере, встреченном на просторах Зарии. Причем умудрялся приукрасить события так, что даже я, будучи живым свидетелем описываемых свершений, не всегда с ходу мог догадаться, о каком именно походе вещает воин на этот раз. Крупные противники неизменно превращались в гигантских тварей, а продолжительность и насыщенность схватки увеличивалась с каждой выпитой кружкой. Затем следовала демонстрация свежих шрамов, если они были, а если нет, то в ход шли старые ранения и давно изгладившиеся рубцы.
Гоки – старый, никогда неунывающий канри и бессменный владелец постоялого двора Мак-Таура в едином лице, искренне считал нас двоих своими лучшими приятелями. А потому с наслаждением вслушивался в любые подробности наших недавних вылазок и тактично сводил разговор к шутке, когда рассказ приобретал совсем уж невероятные очертания. Мы же, в свою очередь, не забывали отвечать улыбчивому барсуку взаимностью, всегда платили по счетам и не сторонились посмеяться над собой тихими холодными вечерами в приятной компании. А больше всех хохотал сам рыцарь.
Однако с тех пор, как мы очутились в недрах неприветливого храма, здоровяк казался точно не в себе. Всегда остроумный, находчивый, привыкший не раздумывая бросать вызов любым тяготам,он не проронил за столь продолжительный путь ни одной задорной колкости, ни разу не усмехнулся над незавидностью нашего положения. И что самое подозрительное, не выдал ни единого ругательства с упоминанием «проклятой хидны», которую так любил винить в свершении всяческих бед.