Но одно известно точно – любые попадающие в него души
оказываются в, своего рода, абразиве, что стирает у души все
воспоминания и особенности, оставляя на выходе лишь чистенькую и
неуничтожимую искру первородного творения.
Как итог, эта искра помещается в только-только родившееся
существо, даруя ему новую жизнь.
Вот только сущее так устроено, что любая, даже самая прочная и
надёжная вещь имеет маленький, ничтожный шанс на ошибку. И чем
сложнее предполагаемая машина, тем выше этот шанс.
Колесо Сансары являлось немыслимо сложной, но в то же время
нерушимой концепцией, которая, впрочем, иногда всё-таки давала
сбои. Правда в масштабе бесконечного потока душ, важна ли эта
ошибка?
Душа Льва Думова, как и души всех остальных оказавшихся в тот
момент, вместо того чтобы, как и положено, завязнуть, пронеслись
сквозь «абразив» почти не замедлившись, от чего внешние слои души
практически не пострадали.
Сам Лев во время сего процесса ничего не воспринимал и не мог
этого делать, ведь он был всего лишь душой без тела, что неслась
через хаос навстречу своему будущему перерождению.
И здесь стоит отметить одну интересную особенность – погибнув в
огне пожара, душа Льва несла в себе более чем активный отпечаток
убившего его пламени. Пройдя очистку след сильно бы уменьшился, но
по понятным причинам ничего не произошло.
Столь сильная привязка души к огню сразу направила продолжающего
свою работу Колесо к нескольким предполагаемым местам для
возрождения. И одним из первых, где Лев имел больше всего шансов
возродиться, были стихийные миры огня.
Подобными мирами издревле правили гении – жестокие воплощения
тех или иных стихий, тиранически властвующие над всеми прочими
стихийными существами и рабами из материальных миров.
Благодаря близости к огню Лев имел очень высокий шанс
переродиться не обычным стихийным духом, а полноценным, сильным
гением, вроде тех же ифритов, безжалостно грабящих и порабощающих
смертных из многих и многих миров.
Но словно в насмешку душа Льва беспрепятственно пролетела мимо
огненных пустошей мира огня. Лишь Великий султан Сулейман, чьё одно
лишь перечисление титулов заняло бы час, краем глаза подметил
необычную душу. Но могущественного правителя ифритов не долго
заботила подобная мелочь и он вновь вернулся к своей тысяче первой
наложнице, захваченной в его последнем походе на стихийный мир
воды.