— Маша, папа не скучает просто так, он что, о чем-то догадывается?
— Не должен, он сейчас в Австрии, переговоры какие-то очередные, звал меня, не поехала, опять с этой своей королевой красоты полетел, Анжелой, кобылой цирковой. Ну, ничего, хоть стресс мужичку снимет. От нее тоже может быть польза.
— Маша, ну как ты можешь так говорить, это же папа.
— Папа что, не мужик?
Машка зашуршала в трубку, потом начала жевать, у меня самой заурчал живот, не ела с обеда, и то был салатик с капустой и куриная ножка.
— Ой, сеструха, авантюра, конечно, забавная, но прошло всего три недели, а еще два месяца. По голосу слышу, вляпалась в дерьмо, вы друг друга любите.
Маша засмеялась, я загрустила: что верно, то верно. И почему я не могу жить спокойно, без всяких кульбитов и пируэтов? А самое главное, без постоянной опеки и присмотра со стороны отца? Ведь большая девочка, почти двадцать три года, учусь сама — на экономическом, между прочим, как папа и хотел, хотя я хотела совсем другое.
Вот Маха, она реально умная, а еще противная, но люблю ее, кровиночка ведь родная, сестренка. И сколько бы ни обижались мы друг на друга и ни ругались, все равно вместе.
— О чем думаешь?
— Спать хочу, ты меня разбудила, а еще папе надо позвонить. Сколько сейчас времени в Австрии?
— Десятый час вечера, должно быть.
Папе звонить было страшно: папа— мужчина суровый. А самое противное — врать ему не хотелось.
— Даха? Все нормально?
— Нормально... о-о-о-о-ой-й-й… — Потянулась за чемоданом, но тот завалился набок — и снова на больную ногу. Тут же зажала рот рукой.
— Что это было? —Сестренка насторожилась.
— Ударилась. Все, Мария, я спать, завтра вставать рано.
— Завтра выходной.
— Это у тебя выходной.
— Дашка...
Отключилась, снова села на кровать, глотая слезы боли.
— Лучше бы тебя фура раздавила, противный.
— Это, я надеюсь, адресовано не мне?
Поднимаю голову: в открытых дверях стоит Роман, почти обнаженный, лишь низко на бедрах обмотано полотенце. Веду свой взгляд именно от живота, где отчетливо видны кубики пресса и темная дорожка волос, скрывающаяся под полотенцем, широкая грудь, на ней тоже немного растительности. На его шее дергается кадык, потом смотрю на губы — он не улыбается, темные глаза, брови сведены.
Я немного подвисла, даже не заметила, как полотенце стало сползать с моей груди, вовремя поймала, прижала. Чувствую, что краснею, не то чтоб я не видела обнаженных мужчин, но это взрослый, почти обнаженный мужчина, а не парни в бассейне или на пляже, тем более не Прохоров с его гладко эпилированной грудью.