Семён примеривался к посуде, размышляя, – наливать сразу по полной, или потом повторить?
Автор, по простоте душевной, не давая себя уговаривать, тоже нашел за столом место.
«Хорошо, так вот, иметь в деревне домик…» – подумалось мне без особей надежды. Продолжение сладкой мечты не последовало, а последовал громогласный, оттаявший голос Семена. Он встал и, ёрничая, в подражание известному герою Булгакова произнёс:
– Хочу, чтоб все! – и, не обращая ни на кого внимания, не чокаясь, опрокинул в себя налитый всклень. граненый русский стакан, и сел.
Что оставалось делать автору, скажите, пожалуйста? Он попридержал стекляшку, рюмочку, в руках, потом коротко приложил ее к пузатому графину, вроде чокнулся, и тоже выпил.
Катерина, не обращая на незнакомого гостя никакого внимания, усадисто примостилась на коленях у своего друга и что-то безумолку лопотала, заглядывая ему в глаза.
А гусь, пропитанный сладко кислым соком печёной антоновки, был действительно хорош, да и самогон не отдавал характерным запахом перегона. «Через молоко выкуривали» – со знанием дела отметил про себя автор, смело хозяйничая на столе. Выпитое подбадривало.
Голубки, сидящие напротив, были заняты исключительно собой, и автор, глуша желчь одиночества, позволил себе еще – «Ничего, рюмка с ноготок. Выдержу!» И снова принимался за гуся. Гусь отсвечивал золотой корочкой – не успел притомиться. С пылу да с жару на стол взлетел.
Хотя выпивка и закуска были дармовыми, но чувство товарищеского долга не давало автору сосредоточиться на пировании. Там, во мгле ночи, небось, заскучал Лёха Батон. Надо выручать Леху. Надо! И я, отмахнув от себя деликатность, полез разнимать сладкую парочку:
– Сёма, друг, извини за назойливость! Пойдем к Плужку! Лёха, дружок у меня по ушам в дерьме сидит. Вытаскивать пора!
– Какой Леха? – не сразу повернул раскрасневшееся лицо землеустроитель, еще не понимая, о чем речь. – Ты что, сдурел? Ночь на дворе. Пей! Закусывай! Сейчас спать будем.
Катерину с колен, как сдуло.
– Сёмочка, – заверещала она, – так нельзя! Товарищу помочь надо! Иди к Плужку! Иди! Договорись! – в ее голосе чувствовалась кровная заинтересованность.
Катерину понять можно. Какая свобода действий, если в доме посторонний человек? Любовь на троих – штука возбуждающая, но не для сельской глубинки. Здесь, – все больше по старинке, при потушенном свете, под одеялом.