Как в бреду дошел до своего окопа Матвей. Кулем свалился вниз. Жуткая апатия. Ничего не хочется. Ни есть, ни пить. Темно. Только голоса возбужденные долетают до Матвея. Вроде как обед подвезли. Но при одном упоминании о еде, ком к горлу подкатывает.
– Матвей! Очнись, Матвей! Хорошо мы сегодня повоевали. С первым боевым крещением тебя. – Старшина протягивает Матвею алюминиевую кружку.
– На-ка вот, выпей. За удачу. За товарищей наших.
Матвей взял кружку и одним махом опрокинул в себя. И тут же его рвать начало.
– Ну что ты? Матвей! Какой продукт зря испортил. Возьми себя в руки. Ты же мужчина. Ладно, вон те, гражданские. Но с них какой спрос. А ты, хоть и музыкант, но все одно, кадровый. Ладно, отдыхай, скоро обед будет.
Когда Антон принес ему котелок с чем-то дымящимся, Матвея снова стало рвать. Один запах еды выворачивал его наизнанку. Перед глазами все время стояло обезображенное тело пулеметчика.
– Ты чего, Мотька! Ну чего ты раскис? Мы же им сегодня вон как надавали.
– Да уж. Надавали. От нашего взвода и половины не осталось.
– Да! Это точно. Жалко наших товарищей. Но ты пойми, Матвей…
– Что я должен понять? – Матвей вытер рот рукавом шинели.
– Как что? Силы-то были не равны. У них только танков было 50. А пехоты сколько! И не с винтовками они были, а с автоматами. А мы?
– Мы потеряли тут больше половины, – Матвей обреченно махнул рукой.
Он почему-то злился на Антона. Сам не понимал почему, но злился.
– Настроение у тебя, Матвей! Какое-то…
– Какое?
– Паникерское. Вот какое.
– Людей жалко. Понимаешь, Антон, жалко.
– А мне, думаешь, не жалко? Ты вспомни, как мы с тобой мечтали. Приедем на передовую. В атаку всех поднимем. И победим.
– И что? Победили?
– В данном, конкретном бою, я считаю, победили.
– Какие же мы были дураки. Боже! Какие мы наивные были.
– Не пойму я тебя, Мотька. Что ты бога поминаешь. Я лично сегодня семерых положил. Причем трех на штык наколол.
– И как. Доволен?
– Да! Да, Матвей! Доволен. И нисколько мне их не жалко. Ни когда стрелял, ни когда штыком колол. Мне, если честно, даже противно не было.
– Врешь, поди.
– Нисколечко. Представляешь. Он бежит, а я его прямо под лопатку. Раз… А он мягкий. Штык, как по маслу прошел.
Матвею снова стало нехорошо. Спазм снова сдавил горло. Антон, не обращая внимания на Матвея, все вспоминал подробности боя. Он и сам был в каком-то возбуждении. Это тоже была реакция на первый бой. На первые ужасы войны. Психика у Антона была другая. Ни хуже, ни лучше, чем у Матвея, а просто другая. Он прекратил говорить только тогда, когда увидел, что Матвей лежит, закатив глаза.