Повернувшись кругом и тихо пройдя по дорожке, я на цыпочках вышел из кабинета начальника, тихонько прикрыл массивную дверь так, чтобы не навредить здоровью полковнику Грибову. Дежурный капитан, увидев меня, с радостью вручил мне предписание, объяснил, как добраться до города Степанакерта: на поезде до станции Евлах, а там – на автобусе 100 км. И с чувством облегчения я вышел из штаба, с желанием где-нибудь подкрепиться.
Улицы Тбилиси своей беззаботностью и веселым настроением прохожих быстро сняли с меня тяжелый осадок после посещения штаба. Я слился с прохожими и стал искать взглядом надписи на фасадах зданий, знакомые для российских городов: «Столовая» или «Пельменная». Навстречу шла беззаботная молодежь, мои ровесники, модно одетые. На девушках были длинные юбки, что отличало их от российских сверстниц, которым разрешалось поднимать границу юбок на непростительную высоту. Строгие законы Кавказа не давали таких вольностей местным девушкам. Но зато никто не мог запретить им подкрашивать в светлый цвет волосы, что видно заставляло оказывать повышенный интерес и внимание мужскую половину Тбилиси. Я ловил их интересующиеся взгляды.
Тут я с благодарностью вспомнил полковника Козловского, знатока устава, который заставил меня переодеться в парадную форму. И вспомнились опять слова преподавателей из военного училища о том, что «устав был написан кровью».
Пройдя еще несколько кварталов, я наконец увидел в витрине круглы высокие столы, называемые в народе «стояками», и вывеску «Хинкальная», которая ни о чем мне не говорила, но в то же время я почувствовал по манящему запаху, что здесь можно перекусить. Решив войти, я неожиданно увидел, что навстречу мне выходит капитан. Он был невысокого роста, без фуражки, слегка лысоватый, с расстегнутой верхней пуговицей рубашки, лямка галстука была зацеплена за погон, что придавало ему бравый и независимый вид. Я принял право, как учили, и приложил руку к головному убор
– Вольно, вольно! – ленивым подвыпившим голосом произнес капитан. – Заходи смелей перекусить! – гаркнул он, заметив мою нерешительность.
Войдя в темное, как мне показалось после улицы помещение, я увидел настоящий смог от дыма сигарет, слоем расстилавшийся в помещении сладковатый запах, смешанный с пивом, вином и едой. Посетителями в зале были одни мужчины. Они громко разговаривали и, выразительно жестикулируя руками, которые иногда заменяли слова, создавали гул в помещении. Увидев свободный столик, я направился к нему. Стол был заставлен грязными тарелками и пустыми кружками из-под пива, пепел от сигарет стряхивался, видно, в тарелки. Ругаясь по-грузински, пожилая грузинка, единственная женщина, убралась на столе и, протерев тщательно его, ласково обратилась: