Волочусь за тобой, волочусь столько лет безутешно,
моя добрая-добрая, милая кляча моя.
Или я несчастливый, или попросту отроду грешный,
от того ли бреду за тобой неприкаянным я?
Ты спокойна, расчётлива, просто невозмутима.
Этот воз, не бунтуя и не пререкаясь, везёшь.
Не по воле богов, по ошибке проказника джина,
всё везёшь и везёшь, лишь ушами беззвучно прядёшь.
Неужели тебе незнакома весны лихорадка?
Неужели тебя не смутил соблазнитель – апрель?
И не стать ли тебе, о моя горевая лошадка,
вольнокрылым пегасом, парящим под гомон и трель?
И она прозревала и делом, почти что последним,
расправляла крыла, надлежащую выказав дрожь.
Говорила: ты прав, распрягай меня, слышишь, немедля,
а свой воз ты умеешь, ты сам без меня довезёшь.
И уже отряхнувшись от вечно мозолившей сбруи,
стороной, элегантно пройдя придорожный лужок,
задала стрекача, так что огненным веером струи,
струи искр разлетались, визжа, у неё из-под ног.
И стонала планета, и падало небо с испуга
на весенний, пьянящий свободой и потом навоз…
Я от связки устал, отпускаю последнего друга,
чтоб тянуть одному этот грешный, пожизненный воз.