Конечно, только сумасшедший может выбросить ещё пригодный и вполне работоспособный механизм. Но только прозорливец видит, что механизм этот уже отжил своё и значит ему пора в утиль. Творческая личность тем и прекрасна, что уже видит такое, чего пока ещё не видит никто. Вот и наш Первопахарь, едва убедился, что из двузубого сукоплуга сколько пота и слёз не проливай, более 17920,020 килограмм урожая пшеницы не выжмешь, так сразу же и выкинул это отжившее орудие труда в общественный костёр, полыхавший в глубине коммунальной пещеры. Так легко и просто расстался первопахарь со своим дремучим и, потому, проклятым прошлым. Впереди ждало его не менее дремучее, и, стало быть, не менее, проклятое будущее.
Наученный горьким опытом производства пшеницы, в поте лица своего, Первопахарь долго думал о том, как бы повернуть дело таким образом, чтобы потеть в работе всё меньше и меньше, а выращивать пшеницы всё больше и больше.
Эта многоголосая и необычайно прожорливая орава ему подобных, зовущаяся племенем, с каждым днём всё более и более наседала на Первопахаря с тем, чтобы он, Первопахарь, изо дня в день поставлял на общественный стол всё больше и больше куличей, пирогов, пряников, шанежек, коврижек и прочей хлебобулочной снеди. Сама же орда и палец о палец не ударяла с тем, чтобы помочь трудяге в его тяжком деле. Глядя на соплеменников Первопахарь уже давно понял, что помощи ему ждать неоткуда и не от кого. Соплеменники его были заняты, чёрт знает чем, но только не хлебопашеством. Одни из них целыми днями гоняли по дикому полю в погоне за мамонтом, другие били острогой рыбу в реке, треть собирали в первобытных садах фрукты – овощи, которые, впрочем, они не сажали, копали съедобные коренья. Четвёртые собирали хворост для поддержания родового огня, пятые выделывали шкуры для одежд, постелей и переносного жилья, которое впоследствии будет называться вигвамами, чумами, юртами. Остальные обсидиана вырубали ножи, вилки, наконечники для копий стрел. В общем, все занимались, чем попало, но хлебопашество оставалось уделом лишь Первопахаря.
С грусть взирал он на занятых чем – то соплеменников и ясно сознавал, что ни одного из них привлечь себе в помощники, ну ни как не удастся. А помощник ему был нужен хотя бы потому. что всю зиму Первопахарь обдумывал гениальную идею, пришедшую ему в голову после сытного ужина с бубличным чаепитием. Когда великолепная мысль, вспыхнувшая в мозгу, словно молния Зевса, пронзила всё его естество, он едва не подавился коржиком, воскликнув: «эврика»! Всё племя вздрогнуло, уронив каменные ложки на каменный пол пещеры. А вождь племени внимательно оглядев Первопахаря с головы до ног, пощупал его пульс, затем приложил свою широкую мощную длань ко лбу Первопахаря и не обнаружив у того ничего подозрительного, приставил свой грозный указующий перст к собственной голове в области виска и покрутил им в одну и другую сторону. Так, словно хотел ввернуть себе недостающий шуруп или, наоборот, вывернуть лишний. Тем всё дело с изобретением и кончилось. Рационализатор, как это почти всегда и случается, оставлен был самому себе и своим беспокойным мыслям. А и дел то было, что помощь требовалась в одном интересном эксперименте.