Мужичок сидел на бетонном парапете и с видимым интересом смотрел на приближающегося Матвея. Выглядел он, как пугало огородное, в натянутой по уши вязанной шапочке непонятного тёмного цвета, синей рабочей куртке на два размера больше требуемого, такие-же штаны красовались в низу тела, и разбитые кроссовки дополняли образ. Таких людей по стране разбросано миллионы, это просто люди, живущие настоящим моментом, одетые в униформу, не имеющие ничего. И как потерявшие всё, что должно быть у человека, неисправимые, фатальные оптимисты.
«Лучшим доказательством ничтожества жизни являются примеры, приводимые в доказательство её величия.» – приветствовал он подошедшего цитатой Кьеркегора.
«Бетонными аргументами вымощена дорога лжи.» – ответствовал Матвей, ища глазами, куда-бы присесть. Он удивился, увидев выглянувшую из-под руки человека остренькую мордочку лохматой собачонки интересной – пятнами – рыже-бело-чёрной расцветки. Глазки собачонки дружелюбно оглядели его, не задерживаясь на карманах, она проворчала что-то одобрительное и снова спряталась под полу куртки друга.
– Молодец, – сказал мужик, глядя бесцветными, тоже с хитрой рыжинкой, глазами. – Соображаешь. Кто сказал?
– Не помню, – небрежно ответил Матвей. – Пусть будет я. Только с Камю я не согласен. Как и с Кьеркегором. Жить надо. Не нами дадено, не нам отрицать.
– Только нам-ли дадено? Или кому другому, а мы, как инсургенты, незаконно владеем?
– Хорошо, раз об абсурде заговорили, вспомни Камю – «Полная самоотдача и забвение себя.»…
Помолчали. Потом собеседник достал пачку сигарет «NZ», протянул Матвею, и тот вдруг с ужасом ощутил, как ему хочется курить. Дрожащими пальцами, стараясь аккуратно, достал сигарету, пошевелил пальцем, изображая, будто щёлкает зажигалкой, погрузил кончик в поднесённый огонёк, затянулся горьким дымом до головокружения, невнятно промычал слово благодарности.
– Меня звать Гера. Это ты о себе сказал – «забвение себя»? Фигура речи?
– Гера, это от – Герасим?
– Нет. И не от Геры, жены Зевса. Балбесы так слышат «Георгий», Жорж, по-старому.
– А ты что-ж, всерьёз полагаешь, что жизнь не стоит того, чтобы жить?
– Это вопрос относительный. И субъективный. Когда тебе двадцать-тридцать, и впереди вечность, конечно, это бесценно в полном смысле, сопоставить-то не с чем. Единственное у этой штуки неправильное, как Воланд подметил – всё это имеет нехорошую особенность внезапно прекращаться. И чего тогда все сокровища?