Внутренний голос отчетливо сказал:
– Нет, «сука» здесь не подойдет.
– А как ее назвать, если она сука?
– Подумай, ты же вернуть ее хочешь или просто так нарисоваться?
– Не знаю, баб много, если найду какую блондинку покрасивше, подкачу, – путь от зависти сохнет!
– Да, так она за тобой и побежит, кретин, – снова вставил свое слово в рассуждения хозяина внутренний голос.
– Блин, да чё тогда сказать-то, я не знаю! – возмутился Крюгер.
– Ты сначала заимей этот «мерс», а потом, может, и слова появятся, – сказал внутренний голос.
– Ну ты сволочь, совсем охренел, меня учить вздумал, падла? – взбесился Крюгер.
«Может, это „белочка“? Черт, я с собой разговариваю, – вдруг опомнился Крюгер. – Нет, но променять меня на этого жалкого училу-зубрилу! Как у нее ума хватило, она же дура-дурой, кроме своей математики ничего не знает. Он же никогда не будет получать столько, сколько я тогда получал».
Так он рассуждал какое-то время.
А потом нахлынули воспоминания, как однажды он ее на руках на спор целый километр нес, а она хохотала и брыкалась; как встречал ее из роддома, когда казалось, что ему завидует весь белый свет. А потом накатывала обида и злость на всех.
Так в воспоминаниях он просидел почти всю ночь, а к утру забылся сном. И приснилось ему, будто идет он по краю обрыва: слева поле, ровное, как стол, потом обрыв к морю, и он вот-вот может сорваться. Откуда ни возьмись, вдруг, поднимается огромный воздушный шар и летит в сторону моря, а канат от этого шара прямо мимо него скользит по земле. Он ухватился за него и повис, шар потащил его. Руки вспотели, он стал сползать и почти упал в море, а в корзине несколько людей говорят ему, как нужно держаться. В этот момент он проснулся.
Проснувшись и сев на кровать, он никак не мог прейти в себя ото сна. С туманной головой он дошел до холодильника, взял пиво, открыл с помощью края стола, как делал это регулярно, отчего стол выглядел так, будто огромная крыса ходила вокруг и обгрызала его равномерно со всех сторон, и наконец, глотнул живительной влаги. Сразу стало легче. Не дожидаясь полудня, он хотел позвонить Дантисту и сообщить о согласии, но его непомерная гордость и самому непонятные впечатления от сна не позволили сделать это.
Дантист был пунктуален и пришел ровно в полдень.
– Здорово живешь! – сказал Дантист и по обыкновению хихикнул.