– Вы простите меня, бабушка! Это я, криворукая такая, ягоды не смогла до хаты донести! – начала было оправдываться Аксинья, испытывая крайнее неудобство перед старухой.
– Так это разве горе? Сиё поправимо, – старуха улыбнулась старческим шамкающим беззубым ртом, взяла своими высушенными руками плетёную корзину из рук женщины и внимательно пристально посмотрела на рассыпанные по полу мазанки ягоды. Шепелявые бесформенные губы старухи что-то шептали, не различимое для слуха, и ягоды одна за другой сами покатились в обратную сторону – как высыпались из корзины, так и вернулись обратно на место. Аксинья опешила от изумления.
– Чудеса да и только! – воскликнула молодая женщина, не зная, то ли радоваться сверх-способностям вечерней гостьи, то ли огорчаться нечаянному волшебству. В душе Аксиньи возник острый интерес к происходящему, да и вечерело на глазах. Солнце лениво закатилось за размытые очертания скал, и человеческий долг уже велел пригласить старуху в дом на ночь.
Медленно, словно через силу, старуха переступала с ноги на ногу, болезненно опираясь на деревянную сучковатую палку. На плече старухи восседал, перебирая острыми сморщенными кожаными лапами, огромный чёрный ворон. С молчаливым высокомерием птица наблюдала за диалогом старицы с Аксиньей и, как будто, про себя делала какие-то многозначительные выводы.
– Ручной, я смотрю, и не улетает он от вас? – заметила Аксинья, косясь на молчаливую, серьёзную, несколько угрюмую птицу.
– Да, это мой единственный слушатель, мой верный товарищ и попутчик. Не думала, доченька, что доживу до таких лет, когда лицо и тело – одна сплошная морщина, когда клюка да горб – вот мои неизменные спутники во всём и везде. А эта тварь Божия радует меня. Живая душа как ни как. А то ведь и поговорить иногда не с кем. А этому, пернатому, можно и слово молвить. Он всё-о-о-о-о выслушает, кротко и приязненно. И не осудит, и не отвернётся, и равнодушным не останется. Со мною он. Так и живём с ним душа в душу, аж, не один год, поди.
Аксинья тем временем стелила старухе постель, вытаскивая из сундука на лавки давно не востребованные никем самые тёплые одеяла да подушки помягче, поновей. Ночи в Карпатах прохладные, несмотря на удушливую изнуряющую жару днём. Давно не приходилось Аксинье принимать гостей, а тут вон оно как вышло – гостья, да ещё какая: ночная, нежданная и в высшей степени не обычная. Свечи задули, и вся хата погрузилась в кромешный мрак. Широкое окно с дрожащей льняной занавеской скупо пропускало в мазанку мерцающий свет круглой, как сыр, масляной жёлтой луны. Холодный ночной ветер мягко колыхал занавеску. Ночь убаюкивала, обволакивая сном, спокойствием и тишиной. Из раскрытого окна бесшумно выпорхнул чёрный ворон, всё это время важно восседавший на плече у сгорбленной старухи, выпорхнул и взмыл высоко к звёздам, унося с собою чужие замыслы и распоряжения.