– Маратумба! Вы слыхали?! Такое ведь и вслух-то говорить грех! Ведь это имя того сатаны, которому ты поклоняешься?! Что за зверь? Или для тебя он – бог?! Отвечай! – окончательно разъярилась толстуха, схватив Макса за шею и начав трясти, сжимая горло юноши жёсткими, пахнущими хлоркой пальцами.
– Это всего лишь – религиозный символ нашего народа! Это защитник и покровитель мужчин, защитник, дающий силу телу… такой же, как ваш бог, но только для нас – нигерийцев – свой!… – отбивался, рождающимися в сознании неизвестно откуда аргументами Max, чувствуя, что вот-вот скончается от производимых толстухой и, вынужденно, своих собственных криков.
– Как ты смел сказать, подонок, – “такой же, как наш бог”?!… Ты сравнил господа нашего Всевысшего с вашим бесом Матумбой?!… Да как ты посмел заикнуться о таком святотатстве, дьявольское ты отродье, сатанист проклятый?! – неистовствовала толстуха, всё крепче сжимая пальцы на афроамериканском горле Макса, заставляя его предпочесть вниманию новой боли – от удушения, нежели прежней – от музыки.
– Вы меня неправильно поняли, леди! Он – наш Матумба – просто другой… Он не один бог у нас… Ну, а ваш Всевысший – совсем другое дело – совсем другой бог! – орал удушаемый Max, всё более ощущая себя настоящим негром.
– Святотатство какое! Слушайте, что он говорит! Да за такие слова, знаешь, что бывает?! Знаешь, какое наказание тебя ждет?! Ад! Вот… Да! И все твои мученья, о которых ты мне сейчас жалуешься, покажутся тебе развлечением, когда ты попадешь, низвергнутый милостью Всевысшего в ад! А бог – он – един, да будет тебе известно, сатанист проклятый! И раз сказано в писаниях – не сотвори себе кумира, то и нечего выдумывать всяких там Матумб и прочих демонов! – яростно билась за свою правду толстуха, оторвавшись от Максова чёрного горла, и перебросив хватку на сам, ненавистный ей амулет.
– Но, ведь, наша религиозная культура древнее вашей… ведь Матумбе мы поклонялись ещё до зарождения цивилизации в Междуречье! Он ведь – не бог зла, а всего лишь – помощник в производительной силе у мужчин… Он, всего лишь, напоминает о необходимости быть сильным телом и духом! – презрев на мгновение боль и страх, защищал Матумбу Max, сам удивляясь своему упрямству.
– Не смей смешивать понятия души и твоего, раззадоренного грехом, желание усилить производительность мужского тела, подонок! – взвизжала вдруг как раненное животное уборщица, и Max понял, что пропал.