– Хоть раз от Лаврушки сподобился услышать что-то стоящее, – одобрил Филатыч. – А теперь за дело. Пусть каждый ляжет на установленном прежде месте и смотрит в оба. Волк, он хитрая тварь. Идёт тихо, когда надо не воет и глаза к земле, чтобы зря не блестели, только носом следы нюхает. Не успеешь очнуться, как вокруг пальца тебя обведёт.
Чушев посмотрел на небо, «ишь, как вызвездило!» Малая медведица хвостом упиралась в Полярную звезду. Вправо от неё он приметил, если не ошибся, и крылатого коня Пегаса. Но больше ему нравился здоровый мужик Геркулес, который за кем-то всё время нёсся с дубиной. Но сейчас – не лето, и поэтому его не было видно. Ах, если бы сейчас было ласковое поцелуйное лето, с песнями, с покосами, а не зимняя лютая полночь! Звёзды холодно и колюче светились, казалось, своим холодом проникая под тулуп, в самое сердце. Странно было думать, что эти ярки точки, затерянные где-то в фантастических далях немыслимой вселенной, являются сверхмощными светилами, способные одной только вспышкой в миллиардную долю секунды тысячу раз уничтожить жизнь во всей Солнечной системе.
– Ну как мужики, покажем серому Кузькину мать, – озорно прикрикнул Филатыч.
– Покажем. А как же. За тем и пришли. Пусть, сука, знает наших. Моя наказала, без волчьих шкур не возвращаться, – нестройно и разноголосо, – откликнулись пять голосов.
– То-то же, – одобрил Чушев.
В пути. Жуков и Рябинин
8-е декабря. Вторник. Вечер
Я стану ветром, странником в пустыне,
Овеянный легендой и костром.
Александр Красовский.
По бескрайней морозной ночной пустыни, чьи пути и беспутья, разбегающиеся во все стороны света, белели снегами и серели кое-где возникавшими лесочками, а уходящая над ней ввысь бездна леденяще-бездушно блестела мелкой астральной пылью, – бешено нёсся, выталкивая из выхлопных труб ядовитые пары, железный зверь шофёра Жукова. Этот гибридный грузовик, собранный по частям и деталям из некогда существующих прославленных марок: «Форда», «Скании», «КАМАЗа» и прочих, имел вид первобытного монстра. Приборы на панели не работали. Спидометр, тахометр и топливный датчик не имели стрелок, предоставляя несведущему только гадать об их бывшем назначении. Водилы же точно знали, что именно эти приборы в своё время показывали. Но та эпоха, лучшая для мировой автоиндустрии, безвозвратно ушла в небытие. А теперь… Да хорошему шофёру, впрочем, показание всех этих приборов не нужно было и нафиг; он и так отлично чувствовал свою машину, ну прямо как своё тело. Вот примерно таким искусным водилой и был Жуков. Правда, когда его мастодонт подпрыгивал на буграх, кузов приваренный на веки вечные к железным балкам гремел металлическими болванками. И этот мёрзлый грохот наводил тоску больше, чем зияние равнодушных светил. Неулыбчивый, строгий и молчаливый, Жуков внимательно глядел на дорогу. Самопальная печка кое-как пыхтела, и поэтому в кабине было относительно тепло, Рябинин даже немного покемарил. Вдруг Жуков бесцеремонно толкнул локтем Алексея в плечо. Парень очнулся.