Взяв на руки его всё ещё тёплое тело,
я посмотрел в его лицо. Он был умиротворен, умер с улыбкой. Ему
показалось, что он просто уснул, что он проснётся. Но он уснул
навечно. Он больше не встанет, он больше не проснётся… и за всё
ответственность должны понести те твари, что всем этим руководили,
из-за которых началась эта чёртова атака!
С гневом посмотрев на горную базу, я
оскалился и стиснул зубы. Невозможно было простить командование,
что, сто процентов, всё ещё восседало внутри своей базы. Они точно
наблюдали, они видели, что тут не осталось толком людей, способных
держать оружие, у них была эта информация… вот только им плевать на
это хотелось! Для военных жители этого города просто значились как
террористы! И всё! А если подписали такой строкой, то можно
уничтожить всех! Несправедливо.
Нас троих хватит, да даже двоих, меня
и Алисии, чтобы прорваться на базу и уничтожить там всё и вся! Я
больше чем уверен, что, кроме командования и небольшого количества
обслуживающего персонала, там больше никого не осталось. Значит,
можно смело идти и устроить там ад похуже, чем был здесь. Но я могу
ошибаться. Я могу сильно ошибаться. Точной информации у меня
нет.
Но это всё эмоции, которые отвлекли
меня от того, что я хотел сделать.
Найдя более-менее свободную полянку
размером примерно два на два, где не было трупов, где не было руин,
я уложил возле неё Дигрея. Лопатки при нём не было, но это не
значит, что её не было у всех. В пылу боя я иногда анализировал
снаряжение противников и союзников, так что прекрасно знаю, что
малые пехотные лопатки у них были с собой. Да, ими вырыть яму будет
сложно и хатратно по времени… но роют же как-то окопы люди? Вот и
сейчас мне нужно просто вырыть окоп, только чуть-чуть больше
обычного.
Обойдя всего несколько квадратных
метров, мне удалось найти целую и почти невредимую лопатку. Она
была пробита всего в одном месте, ближе к правому краю. Она была
символом того, что ничто не способно сейчас спасти от пули. Попала
– ранен или убит. В ходе всего сражения было понятно, что броня не
эффективна, что она только замедляла и стесняла движения
бойцов…
Но это всё лирика и, опять же, мои
эмоциональные всплески. Что-то древнее во мне начало пробуждаться,
что-то от прошлой жизни. И это что-то так сильно начало на меня
влиять, что я не могу просто так, как раньше, смотреть на
мертвецов. Сейчас у меня их вид вызывает горечь, чувство некой
утраты… а если это кто-то из знакомых, так ещё и ввергает в крайнюю
степень уныния. После «возрождения» у меня не было друзей, у меня
было мало реального и спокойного общения… я мог творить беспредел и
не чувствовать никакой ответственности за это. Сейчас же… сейчас
всё иначе.