Прежний настрой его смазался. Гром скрестил руки на груди и
взглянул на меня так, будто больше всего на свете мечтал открутить
мне голову. Слова извинения дались ему нелегко. А я, вместо того,
чтобы принять их с распростертыми объятиями и слезами на глазах,
огрызнулась.
И все-таки сейчас в его взгляде не было той ненависти и
горячечной ярости, что испугала меня два месяца назад.
Но сейчас отступление – лучшая тактика.
– Вы злорадствуете над женщиной, которую бросили в стан
врага?
Ага, отступление. Говорил же Искен: “Не нарывайся”. Но жизнь
меня ничему не учит. Если молния вскипела в крови, не успокоюсь,
пока не выпущу весь пар.
– Вы почетный дипломат, а не пленница. Не стоит
драматизировать.
“Заткнись, Мирай! Заткнись!” – завопил внутренний голос с
интонациями Искена.
Я вперила взгляд в озеро, надеясь остыть, но и там увидела
отражение Грома. Он стал моим личным проклятием. Его тень нависала
надо мной, заслоняя солнце.
– Вам была дорога та лента?
Почему это его интересует? Откуда такие странные вопросы? Как
будто на что-то намекает.
Я посмотрела на него искоса и осторожно ответила:
– Да.
– Откуда она у вас?
– Мне подарил ее дядя Комо. Для меня она была как талисман. А
вы… – я запнулась и медленно опустила взгляд, но получилось, что я
оглядела Грома с головы до мысков сапог. Он снял детали доспеха, и
черная ткань прилегала к телу, не скрывая очертаний хорошо развитых
мышц. – Вы казались мне менее общительным.
– Я спросил у Мая, что значил тот ритуал, – сообщил Гром
бесстрастным тоном, даже не обратив внимания на мое заявление.
Внутри все перевернулось, а потом съежилось от мучительного и
болезненного стыда.
– Госпожа Мирай, – его голос стал капельку теплей. – Не
переживайте, нам это не грозит.
И развернулся, чтобы уйти и оставить за собой последнее
слово.
– Да, верно. Вы совершенно правы, – дыхание участилось, пальцы
сжались в кулаки, и по ним скользнула тонкая голубая молния. Как
змея, свернулась на запястье. – Ведь мужчина должен завязать на
дереве ленту своей любимой девушки. То должен был быть
жест вечной любви, а не вечной ненависти.
Он замер, а потом медленно повернулся. Пока приближался, взгляд
его блуждал по моему лицу, изучая. Или желая вскрыть черепную
коробку и прочитать мысли.
– У меня нет к вам ненависти, – проговорил негромко, но четко. –
Ненавидеть и мстить женщине недостойно. Но есть досада.