А потом боль прошла, и стало страшно. Она почему-то бежала,
бежала, бежала...
Серый лес... Надя помнила этот сон! Сейчас она четко осознавала,
что опять вернулась в кошмар своего детства, после которого всегда
просыпалась с криками и в слезах. Мрачный лес с буреломом и колючим
кустарником. Отовсюду следят чьи-то злобные глаза, в тенях мелькают
размытые силуэты неизвестных хищников, следующих за ней по пятам, а
она несется вперед, не разбирая дороги, слышит шумное дыхание и
треск погони, паникует, продирается сквозь кусты и неожиданно
выскакивает на небольшое открытое пространство, в центре которого,
занимая собой весь свободный от лесной растительности пятачок,
возвышается гигантская мрачная каменная башня.
Вот эта самая башня всегда была не спасением, а ее самым жутким
кошмаром. Сколько Надежда себя помнила, просыпаясь, она еще
какое-то время видела перед глазами темную щель приоткрытой двери и
ощущала леденящий ужас оттого, что за этой дверью как раз прячется
самое страшное чудище этого леса! Осознание, что ее гонят в
ловушку, чтобы накормить это чудище, доводило маленькую девочку до
слез, и бабушка потом долго успокаивала заплаканную Наденьку,
обещая, что плохой сон никогда не сбудется, и сетуя на свою дочь,
мать-кукушку, которую винила в неустойчивой психике внучки.
Сейчас, будучи уже взрослой женщиной, Надежда опять бежала или
летела в заросшем кустами и деревьями пространстве. По знакомому
кошмару ее несло против воли, ноги ей совершенно не подчинялись,
затормозить или свернуть она не могла.
— Это сон! Я точно знаю, значит, я проснусь и все будет хорошо,
— уверяла себя она, озираясь по сторонам. Страх от осознания этого
факта улетучился, но Надя все же попыталась ущипнуть себя за руку,
чтобы точно в этом убедиться.
Боли ожидаемо не было, но вот окровавленные руки, оставившие на
рукаве куртки темно-красные отпечатки, вдруг всколыхнули в памяти
предшествовавшие события.
— Я умерла? Мой детский кошмар — это моя смерть и в башне за
дверью меня ждет старушка с косой? Какая чушь! — Надя повертела
головой, помахала руками, отмечая, что они-то, в отличие от ног, ее
слушаются, да и для раненной в грудь особы ей на удивление легко
дышится. Она не задыхается ни от раны, ни от стремительного бега. —
Ну, по крайней мере сейчас мне не страшно, и можно досмотреть сон
до конца. Или я в коме? Надеюсь, что тот тип мне не пригрезился и
все же вызвал скорую. Не думаю, что так нелепо выглядит
человеческое посмертие...