Галахад взять Марию за пояс, поднял и
посадил на лошадь. Забрался сам и цокнул животному.
— Я не жалею, что убил его, — сказал
он, пока они переходили реку. — Но я и не любил Клаудию, мою жену,
так сильно. Я убил его для себя. Он знал кто я и всё равно это
сделал.
Мария хотела увидеть лицо рыцаря, но
понимала: он специально дождался, когда они сядут на лошадь, чтобы
скрыть свои глаза. И она понимала, что лучше ей сейчас замолчать,
но слова в голове не давали ей покоя. Она не знала, откуда они
берутся, но не отпустят, пока она их не выскажет.
— И снова прости, если скажу что-то
не то. Но ты не думал, что ты выбрал эту причину лишь потому, что
другая хуже. Если ты убил его из сильной любви к Клаудии, то твоя
боль будет ещё глубже, ещё сильнее. Теперь, когда ты сжег мосты, ты
не хочешь её чувствовать. Поэтому ты выбрал ту причину, что
назвал.
— Я любил Клаудию. Но сам не знаю,
люблю ли сейчас. И я убил его, потому что мог. Потому что знаю, как
это делается. Потому что… — Галахад остановился, он знал, что
сказать, но слова не хотели выходить. Он заставил себя продолжить,
— Потому что, если несчастен я в браке, должна быть несчастна и
она.
Мария ничего не ответила. Она
прижалась к его спине. «Моя мать, наверняка, думает так обо
мне».
#
Они почти не разговаривали, в день
останавливались по два раза. В полдень для трапезы и после заката.
Привязывали лошадь к дереву, раскладывали простыни. Галахад спал в
рубахе, под голову клал много травы. Марии он отдавал свою
куртку.
— Холодно тебе будет стелить под
голову одну траву, — сказал Галахад.
— А тебе?
— Я привык.
— У меня длинные волосы, я могу их
сложить под головой.
Галахад улыбнулся и протянул
куртку:
— Бери. Мне так спокойнее будет.
Мария послушалась, сложила куртку в
несколько раз и положила туда, где будет её голова. Стоило ей
догадаться взять с собой подушку или вещей побольше, чтобы можно
было положить под голову, но там в доме, она так торопилась, что
почти ничего кроме сменной одежды, мыла и воды не взяла.
— Если ты не искупаешь вину за
убийство на площади, — Марии смотрела на куртку, но обращалась к
рыцарю, — зачем помогаешь?
Галахад разлегся на своей простыне,
устало вздыхая.
— Хороший вопрос, — ответил он,
смотря в ночное небо между деревьями. — Я был сначала рыцарем,
затем мужем. И когда я был первым, мне хотелось второго. Теперь мне
сорок пять лет, и второго у меня больше нету. Быть рыцарем – всё,
что у меня осталось. Я хотя бы помню, как это делается.