Сначала я просто привыкла, что его улыбающаяся
физиономия всегда рядом, а потом мне это даже понравилось. К тому же Мишка был
неглуп и весьма хорош собой: высокий и широкоплечий, кудрявый шатен с голубыми
глазами. Многие мне завидовали. Для моего самолюбия это было немаловажно. На
выпускном вечере он сделал мне предложение, и я согласилась.
Мама убеждала поступать в институт в Питере. Главным
аргументом было то, что не надо будет жить в общежитии или снимать комнату,
поскольку имеется бабушка Света с двухкомнатной квартирой. Я отбояривалась тем,
что Питер для меня хоть и родной город, но абсолютно чужой, к тому же мои
школьные знания не позволяют рассчитывать на что-то серьезное. На самом деле
загвоздка была в Мишке. Он-то уж точно не собирался никуда ехать, его дядя
заведовал кафедрой в нашем педагогическом. Мишка подал документы на
истфак, а за ним и я - на русский и литературу. Мы благополучно поступили -
надо было быть совсем тупыми, чтобы туда не поступить! - и продолжали
встречаться, пока не «случилось страшное».
Надо сказать, что, при всей своей начитанности, в
вопросах физиологии я была тогда полнейшим профаном. Когда сверх положенного по
календарю накапало десять дней, я разрыдалась и бросилась маме на шею. Хорошо,
я была идиоткой, но она-то чем думала? Тестов тогда еще не продавали, но
отправить меня к гинекологу она вполне могла. Вместо этого они с Эдуардом
призвали нас к ответу:
«Что вы намерены делать?»
«Жениться», - буркнул Мишка.
Его родители были не в восторге, но, как люди
порядочные, противиться не стали. Мы подали заявление в загс, а через три
недели я проснулась в луже. Была ли это задержка, или же я на самом деле
забеременела и случился ранний выкидыш, так или иначе, мне хотелось провалиться
сквозь землю. Но Мишка сказал, что умерла так умерла и мы все равно поженимся.
Я согласилась, и это было первой из сборника Великих Глупостей, которые мне
довелось совершить.
Все без исключения, даже моя мама, не говоря уже о
Мишкиных родителях, у которых мы поселились, думали, что я обманом женила его
на себе. Отношение ко мне было соответственным. Промаявшись пару месяцев, мы
переселились к моим. Маму это не слишком обрадовало, но Эдуард, на протяжении
четырнадцати лет относившийся ко мне с швейцарским нейтралитетом, воспринял это
спокойно. Он, похоже, ничего и не заметил. И скоро мы узнали почему.