На звук Гришкиных сапог он вскинул голову и несколько раз с силой сжал и распахнул веки, будто нанырялся вдоволь с открытыми глазами и теперь прогонял боль.
Еще не разобравшись толком, кто перед ним, он встревоженно спросил:
– Что?
Гришка, так долго подготавливавший убедительную речь, растерялся от ответственности момента, сглотнул и сумел лишь громко, будто глухой соседке бабке Меланье кричал, объявить высоким голосом:
– На фронт, товарищ майор!
Военком долго разглядывал Гришку.
– Кем? – спросил он спокойно и даже как-то равнодушно.
Комочек радости оторвался в груди у Гришки и полетел вниз, обдавая жаром сердце, живот.
В его воображении пронеслись лихие конники с искрами сабель, лётчики в широких очках в кабинах самолётов, моряки с ленточками бескозырок.
Но тут он вспомнил, что в танкисты специально отбирают солдат невысокого роста.
– Танкистом! – выдохнул он.
Майор помолчал, обдумывая.
– А на печку? – поинтересовался он громовым голосом, от которого, казалось, закачалась лампочка, подвешенная к потолку на свитых проводах. – Ба-инь-ки?
Но в ответ на это Гришку словно прорвало, и он тоже закричал:
– А вы… А вы знаете, что Аркадий Голиков в Гражданскую войну был начальником штаба полка? В четырнадцать лет?
– Кто? – опешил военком.
– Аркадий Гайдар, писатель! – наступал Гришка. – А «красные дьяволята»? Им по сколько лет было?
– С матерью попрощался? – перебил его военком.
Неужели возьмут?
Начинать воинскую службу с вранья старшему начальнику не годилось, и Гришка помотал головой.
– Федоренко! – позвал военком, и в кабинете на пороге возник тот молоденький сержант, что выбегал с папками. – Арестуйте вот этого дьяволёнка, – приказал майор. – И вызовите сюда мать. Пусть она…
Какие указания хотел дать военком матери, Гришка слушать не стал: он знал, что она и без них прекрасно обойдётся. Особенно, если ей под руку попадется отцовский ремень.
Путь через двери был перекрыт сержантом: Гришка бросился к раскрытому окну, лёг животом на подоконник и через секунду уже стоял на клумбе.
Операцию спасения можно было бы назвать благополучной, если бы великоватый сапог не соскользнул предательски с босой ноги и не улёгся на полу в комнате.
Оставлять его в качестве трофея военным и идти домой в одном, Гришка не мог.
– Дяденька! – заканючил он, встав на цоколь фундамента и заглядывая в окно. – Отдайте сапог!