Катер он взял, чтобы добраться до арестованного со всей командой сухогруза. ВМС США задержали и привели в порт Сан-Хуана сухогруз, на борту которого обнаружили самую крупную за все время работы АБН (DEA) партию кокаина. Партия действительно была впечатляющей. Больше тонны. Команда, которая состояла целиком из украинцев и русских, ждала суда в федеральной тюрьме, а немногих русских, которые жили, учились и работали в Сан-Хуане, пригласили в федеральный суд переводчиками. Подтянул всех Владимир, брат священника местной православной церкви, отца Андрея. Владимир был много старше отца Андрея, но не смотря на возраст, был по-мальчишески не только худ, но и удивительно строен. Казалось, кто-то специально слил в нем воедино пронзительный чистый взгляд ясных голубых глаз, решительно поднятый подбородок и кавалергардскую выправку. Смешно выглядела его фамилия во французском паспорте Ourousoff. Владимир ничем особым не занимался. Подрабатывал больше от скуки, чем от нужды во французском культурном центре при посольстве Франции и был в курсе почти всех новостей.
1942 год. Балтийское море. Конвой
Григорий Смирнов не знал своего отца. Мама говорила, что он погиб в первую империалистическую. Не вернулся. В анкете Григорий писал, что отец был рабочим. Может, по причине того, что таких же сирот после двух войн было слишком много, но никто никогда не высказывал никаких сомнений в его личном деле, и карьера Григория в органах контрразведки шла и ровно и быстро. Мама не жалела себя, чтобы выучить сына, и он выделялся среди своих рабоче-крестьянских товарищей эрудицией. Начальство часто ставило его в пример, но природная скромность и отзывчивость спасала его от завистников, а работал он так, что придраться было трудно.
В тридцатые годы работы было много, но не смотря на страшные цифры расстрелянных и сосланных, надо было находить не только тех, кто был не осторожен в словах, или разбирать доносы, но искать врагов настоящих, опытных, подготовленных. И вот тут-то стране очень недоставало таких, как он – профессионалов с чутьем и интуицией, любовью к сыску, а иногда и просто с везением, которым тоже надо было уметь распорядиться.
Григорий знал про себя, что он именно такой, но не зазнавался. Наоборот, оберегал себя от чувства уверенности и тщеславия. Чувствовал, что нельзя расслабляться. Понимал, что враг тоже постоянно учится на своих и его ошибках, и не позволял себе профессиональной распущенности. Ему приходилось применять и силу, и даже пытки, но только тогда, когда зажатая доказательствами в угол контра продолжала отрицать очевидное.