Да, очень хорошо знал святитель Тихон, что такое бедность и голод. И не только в детстве. Вот он уже студент семинарии. Другие юноши веселятся, гуляют. А он всё над книгами сидит. Щёки впалые, да и сам худой-прехудой. Другие-то на семинарском довольствии вполне неплохо выглядят. В чём же дело? Да вот в чём. Тимофей половину своего хлеба продавал, чтобы свечек купить. А свечки-то не дёшевы. Но без них учебники как прочтёшь? Особенно долгими зимними вечерами. Это мы сейчас лампочку включим, и делай, что хочешь, а тогда только свечи были. Вот и выбирай: либо сытым быть, либо свет иметь для чтения. Тимофей выбирал последнее, потому что он по-настоящему хотел получить знания, и знания не простые, а самые важные: о Боге, о Его заповедях и законах. Вот и сидел со свечкой над книгой, пока другие в карты играли или гуляли по городу. Над ним даже и смеяться стали: ишь во святые лезет. Брали порой стоптанные лапти и давай ими, словно кадилами, раскачивать и припевать: «Величаем тя», будто святой он. В насмешку, конечно. И не думали они, что пройдёт двадцать лет, и этот бедный, худой Тима станет епископом, и некоторые из них, к тому времени священники, будут его встречать и во время службы, как положено, настоящими кадилами кадить ему.

– Вот, братцы, – говорил им тогда святитель с улыбкой, – вы мне когда-то стоптанными лаптями махали, а теперь настоящими кадилами кадите.
– Прости нас, владыка, – отвечали те испуганно.
– Да я не сержусь, так просто – вспомнилось.
Бывший ученик семинарии стал её же преподавателем, и величали его теперь не Тимой, а Тимофеем Савельичем. Усердно трудился молодой учитель. Нередко ночами готовился к урокам. А ещё любил он ночью выйти из комнаты во двор семинарии, подставить лицо тихому ночному ветерку и глядеть в небо. Там, за чёрным покровом небосвода, исколотого бисеринками звёзд, незримо живёт Господь со всеми небесными воинствами. Много об этом размышлял Тимофей Савельич. И вот однажды тёплой майской ночью он стоял на крыльце, вглядываясь в мерцающие звёзды. Светло было на душе. Сердце замирало от таинственной сладости, и вдруг словно бы чья-то рука отодвинула небесный полог, и там, на безмерной высоте, представился будущему епископу такой свет, такое сияние, такое чудесное зрелище, что до самой старости, вспоминая это видение, святитель ощущал ни с чем не сравнимую радость. «Там люди, яко солнца, сияют, там истинная жизнь, там истинная честь и слава, там истинная радость и веселие, там истинное блаженство и всё вечное и бесконечное», – писал святитель перед самой смертью о Царстве Небесном, писал так, словно бы и в самом деле заглянул в блаженную вечность.