- За меня-живую предлагают миллион
золотых рублей… - усмехнулась она. – А за труп – каких-то двести
тысяч. Представляешь, с каким энтузиазмом меня ищут?
Каюсь, я не поверил. Ни в миллион, ни
в двести тысяч. Поэтому кинул взгляд на экран, нашел ее фамилию,
имя и отчество, убедился в том, что и на фотографии, открытой
справа, то самое лицо, и нервно облизал пересохшие губы:
- Миллион за живую еще как-то можно
объяснить: у тебя может быть доступ к счетам нашей ветви Рарогов,
банковским ячейкам батюшки и каким-нибудь важным документам. А
двести за мертвую не лезут ни в какие ворота.
Матушка немного поколебалась и мрачно
вздохнула:
- Новгородские, вероятнее всего,
слили и информацию о моем прошлом. И Дурасовым очень не хочется,
чтобы Валькирия, воскресшая из небытия, вышла на Большую Охоту.
- Ты служила в «Валькириях»?! –
ошалело переспросил я, дождался подтверждающего кивка и внезапно
понял, что спрашиваю не о том. Поэтому задвинул куда подальше мысли
о ее прошлом и озаботился будущим: - Ладно, к этому вопросу мы,
надеюсь, еще когда-нибудь вернемся. А пока хотелось бы понять, что
мы будем делать дальше.
Тут глаза матушки потемнели, а правая
ладонь, расслабленно лежавшая на бедре, сжалась в кулак:
- Я залягу на дно, соберу всю
необходимую информацию, через какое-то время выйду на Большую Охоту
и уничтожу всех, кто повинен в смерти моего любимого мужчины и
твоего брата. А тебе придется… Так, постой-ка…
После этих слов она сдвинула вверх
левый рукав, посмотрела на экран моего комма и криво
усмехнулась:
- Рыжиков уже нашли и выпотрошили.
Сейчас рванут к машине, потом выкупят записи камер наблюдения
«Княжича», увидят, что мы ушли из ТРЦ пешком, и отправятся
торговаться с начальником городской полиции. А он далеко не дурак,
поэтому выдоит их досуха. Впрочем, команду выяснить, куда нас
понесло, даст еще до начала переговоров. В общем, времени у нас в
обрез, так что слушай и не перебивай…
…Из такси я выкатился на повороте
Ярославского шоссе. Выкатился в буквальном смысле этого слова –
машина, управляемая матушкой с моего комма, слегка притормозила
перед небольшим подъемом, и я, открыв дверь, вывалился наружу.
Новенькая куртка, естественно, приказала долго жить, но мне,
пребывавшему в жесточайшем раздрае, было не до подобных мелочей:
нижний край отбойника, под которым надо было протиснуться, был
низковат, а скорость, с которой меня катило по мокрому асфальту,
наоборот, слишком высокой. Но с божьей помощью безумный трюк
все-таки получился, и мою тушку снесло в кювет. Кустарник, за
которым надо было схорониться на ближайшие пять часов, был всего
метрах в десяти, а ползать по-пластунски меня научили на славу, так
что этот этап сброса хвостов тоже получился на славу. А вот с
ожиданием оказалось не в пример сложнее: непрекращающийся дождь и
лужи, по которым пришлось покувыркаться, насквозь промочили штаны,
а порывистый ветер при температуре воздуха аж в четыре градуса выше
нуля и необходимость не отсвечивать быстро выстудили сначала ноги,
а затем и всю остальную тушку. Попытки представлять огонь не
помогли от слова «вообще», поэтому я был вынужден сосредоточиться
на выполнении изометрических упражнений, но и они спасали от силы
часа два, а потом практически перестали. Вернее, согревали, пока
мышцы были напряжены, а уже через пару-тройку минут после их
расслабления холод снова возвращался и заставлял выбивать зубами
все более быструю дробь. Впрочем, самым неприятным было даже не
это, а отсутствие возможности следить за временем: в единственном
девайсе, имевшемся при себе – в браслете выживальщика – имелись
либо чисто механические, либо чисто магические приблуды, а небо,
затянутое глухой облачностью, не позволяло определить высоту
солнца. В общем, к моменту, когда, наконец, начало темнеть, я
пребывал в странном состоянии: отчаяние, вызванное гибелью брата и
отца, и наслоившийся на него страх за матушку, словно отодвинулись
далеко-далеко, мысли «потяжелели» и не давались «в руки», а остатки
силы воли тратились на контроль за циклами напряжений и
расслаблений.