Но и для мыслителей в мире снов существовали ограничения. Они не умели перемещаться по подматерии сна – месту, где сон сталкивался с реальностью. Именно подматерия позволяла вытащить из мира снов реальные предметы, животных и людей.
Или найти спрятанное.
Отдавая Зое материалы расследования, Любовь Константиновна наверняка предполагала, какие шаги предпримет внучка, что она сделает в первую очередь. Поэтому среди документов, отчетов и фотографий Зоя нашла почерневший от времени серебряный портсигар с выгравированным на нем именем. Портсигар принадлежал Томасу Блэквеллу – пропавшему много лет назад мыслителю, и именно портсигар поможет найти мужчину в подматерии и вытащить в реальный мир.
Зоя думала – отчего же его поисками не занялась Комиссия? Тогда и извлечение могло произойти годами ранее. Но… Зоя трудилась в отделе специальных расследований более семи лет и точно знала, как это бывает. Материалистов мало, их кидают в дела первостепенной важности, а Томас Блэквелл был одиноким мужчиной, который на момент исчезновения успел рассориться с доброй половиной виаторов. Его деятельность была специфичной, он всегда балансировал на грани серьезных нарушений и успел нажить множество врагов. Фон Регенсбергам было легко похоронить это дело об исчезновении.
И сегодня Зоя извлечет груду старых костей.
Засыпая, она волновалась об одном: как бы Тая не сбежала, увидев подсознание сестры. Оно… конечно, оно странное. Как правило, Сомнус менялся внешне, если виатор крепко спал – тогда окружение приобретало черты сна, порой яркие, порой мрачные… любые. И если не углубляться в подсознание спящего, то Сомнус будет просто его сном.
Но под гипнотином все иначе.
Осознанный сон демонстрировал подсознание во всей красе, и там редко что-то менялось. Может, только у впечатлительных подростков. Но Зое двадцать девять, и ее подсознание говорило многое о хозяйке. Горы и альпийские изумрудные луга кричали о любви к Швейцарии, неправдоподобно-черное небо – о личности самой Зои. Жидкая грязь под ногами намекала на кошмар, что она пережила в двенадцать лет, ведь если приглядеться, под жидким земляным слоем проглядывали человеческие кости. Они хрустели под ногами, и хруст этот слышался плачем навзрыд и громом на черном небе.
— Миленько, — Тая опередила сестру. Напуганной она не выглядела, улыбалась и оглядывалась с заметным любопытством, но точно не с ужасом.