— Блядь... — бросаюсь на них, как оголодавший зверь.
А девочка стонет. Уже даже голосок не сдерживает. Знаю, что опасно, но её крики для меня как самая желанная музыка. Блядь, дожили. Лесовский сошел с ума от обычной девчонки.
Но я не могу. Просто с собой не справляюсь. Яйца уже болят нахуй, так сильно я хочу в киску Вари. Малышка откидывается, прикрывает глаза. Тащится от моих ласк. Такая открытая, честная девочка. Ей хорошо, она это показывает. Не жеманничает, не корчит из себя недоступную.
Хотя она такая и есть. Недоступная для простого мужика. Но мы с Олегом подобрали ключик.
Вжих!
Почти рву молнию на её юбочке. Нетерпеливо, резко. Как охеревший от гормонов подросток.
— Садись, пчелка... давай, вот так... сейчас снимем колготки, нахуй трусы...
— Я не могу... — шепчет, но я гашу этот ее порыв поцелуем.
Вбираю губки в рот, нагло ласкаю её языком. Пошло, мокро. Пиздец как возбуждающе. А она уже не сопротивляется. Принимает меня. Не замечаю, как Варя уже стягивает с меня рубашку.
— Хулиганка, — выдыхаю ей в губы, сажаю на раковину и ласкаю киску, — ты такая мокрая, милаш... почему сопротивляешься?
— Это не... аааах... правильно... не... АААА! Боже... еще... — наслаждаюсь её реакцией.
— Почему? — шепчу на ушко, танцуя пальцем вокруг сладкой набухшей вершинки клитора, — тебе хорошо, мне хорошо. Что не так?
— Вы босс, а я... ААА! Дима...
— Хватит выкать, — рычу, насаживая её на свои пальцы, — твоя девочка отошла уже после вторжения Шатрова, ммм?
— Я... АХ! Остановииии...! Я почти... почтииииии... — шепчет, сокращаясь на моих пальцах.
— Умница моя... а теперь приступим к самому сладенькому...
Варя
— ... вот! А потом тебе нужно будет зайти и подписать... Варя? Ало! Хьюстон! Прием, вызывает земля! — слышу голос своего кадровика Любы.
— Ой! — подпрыгиваю, — прости! Задумалась.
— Ты где витаешь? — сурово хмурится.
— Я...
Блин, и как тут не погрузиться в сладкие воспоминания? Моё тело до сих пор потряхивает. А в голове вата. Ох уж эти боссы!
— Дима... что ты... АХ! — прохладные пальцы Лесовского ласкают меня между ног.
Так хорошо! Господи! И необычно! От того, что нас могут понять и страшно, и остро. Я меняюсь, становлюсь иной. Сначала робко, потом смелее расстегиваю рубашку Лесовского.
Он такой настойчивый. Целует, шепчет такие сладкие слова, что я таю, словно мороженка на солнышке. Гуляю пальцами по его крепким мышцам. Над правым соском у Димы небольшая татуировка.